– Я обычно расходую больше, – прибавил Антон, – а еще иногда работаю с богатыми заказчиками. Но выручку не коплю. Начнешь копить – и ты пропал.

За кофе художник поведал, что сквот заселяют люди самых разных наций – от испанцев до индусов. Мало кто работает по найму. Некоторые чинят электронику, некоторые стригут волосы, некоторые ухаживают за соседскими детьми, организуют за свободную плату курсы по самообороне или оказанию первой помощи. Есть и капитальные лодыри, хотя такие надолго не задерживаются – они изначально воспринимают сквоттинг как развлечение, а не как философию, поэтому быстро разочаровываются в нем. Питаются жители преимущественно просрочкой, от которой избавляются супермаркеты, потому что это выгодно для всех, в том числе и для планеты. Интернет по-умному воруют. Всех связывают дружеские отношения, так что с уборкой территории и ремонтом у сквоттеров проблем значительно меньше, чем у обитателей окрестных домов, зависящих от коммунальных служб.

– Наверное, вы всех вокруг бесите, раз ништяки получаете на халяву, – предположил Данила.

– Наоборот, – усмехнулся Антон, по-прежнему не реагировавший на грубость, – простые горожане нас обожают и защищают. За нас борются адвокаты и профсоюзные активисты. В их глазах мы олицетворяем социальную справедливость.

– Справедливость?

– Мы вынудили систему с нами считаться. Нам провели электричество и воду, например, а мы в ответ организовали социальный центр с библиотекой, киноклубом и лекциями. Тоже в некогда заброшенном здании. Так что для района мы полезны.

– Здорово! – восхитился Марк.

– По сути, мы всего лишь на свой лад продолжаем анархическую революцию тридцатых годов. Тогда фашисты победили, но сейчас это не повторится.

– Конечно, не повторится! – воскликнул Данила. – Мы-то ведь фашистскую сволочь победили. Уничтожили Гитлера.

Спутник Марка оценил сваренный кофе и даже не побоялся попробовать сливочный сыр с истекшим сроком годности.

– По-моему, он еще вкуснее, чем непросроченный, – сказал Данила.

– Есть такое, – согласился Антон. – Через два дня он начнет портиться, до тех пор же это самая классная еда на свете.

В знак признательности за теплый прием Данила приобрел в турецкой мастерской на первом этаже велосипед, собранный из старых запчастей, и запихал его в багажник спорткара.

– Определился с девочкой? – поинтересовался Данила, когда они подъезжали к Ла Рамбла.

– Извини, я пас, – произнес Марк виновато. – Устал.

– Жаль, такие станки хотел тебе показать!

Пока Данила зависал в клубе и забавлялся с хвалеными станками, Марк дремал в машине. Ему снился гигантский супермаркет еды без ценников. Потом они катались по ночной Барселоне, пока из Данилы не выветрилось вино.

Марк незаметно переходил с курса на курс. Ни инженерное дело, ни графика, ни атомная энергетика не занимали прочного положения в мыслях. Яромир, доросший в «Атомпроме» до статуса специального регионального представителя, периодически утверждал, что Марк пока присматривается к жизни.

– Возможно, лет в шестьдесят он найдет наконец свое призвание, – поддевал брата уже женатый Яромир.

Маму эти шутки раздражали.

– Я все-таки подозреваю, что он аутист, – жаловалась она. – Аутисты не обязательно соответствуют нашим представлениям. Они не идиоты, а малоконтактные люди. Забившиеся в скорлупу.

Отец едва ли не рычал после таких профанических диагнозов.

– Чего ты безнадегу разводишь? – ругался он. – Не дебил он, ясно тебе?

Дослужившись до должности гендиректора «Атомпрома», он не изменил привычкам, в том числе и речевым.

В те же годы мама активно увлеклась психопрактиками. Тревога за сына совпала с попытками замедлить старение. Мама бросала взгляд на трансерфинг реальности, почитывала Кастанеду, добросовестно решала тесты на типирование личности, десертной ложкой черпала буддийскую мудрость. Однажды грузчики в спецовках втащили в библиотеку, переоборудованную в медитационную комнату, деревянный ящик высотой примерно в «БМВ Х6», на котором ездил Яромир. Изнутри ящик был обит листовым алюминием. Мама объявила, что это оргонный аккумулятор. По ее заверениям, внутри чудесного аппарата, сконструированного передовыми учеными, накапливается биоэнергия, которая незримыми нитями изливается из солнца. Аккумулятор якобы исцелял недуги и приводил в порядок биобаланс.

– Марк, попробуй! – сказала мама после двух недель регулярных подключений к солнечной энергии. – Эта штука прочищает шлаки в разуме и открывает доступ к потаенным желаниям.

Места в ящике хватало ровно на то, чтобы сидеть в нем на табурете, спиной, коленями и локтями упершись во все четыре стенки. После стандартного сеанса в двадцать минут Марк вышел из «аккумулятора» с легким привкусом брезгливости. Потаенные желания, если они и существовали, так и остались потаенными.

Марка, в отличие от родителей, не донимало чувство, будто что-то идет не так. На каникулах он катался по Европе, а на выходных выбирался на вечеринки с повзрослевшими, как и он, сверстниками – с теми самыми, с которыми раньше резвился у бассейна и пересекался в хай-тек-особняках и барочных замках. На одном из таких сборищ на диван к нему подсела Анна, дочь известного телеведущего Гривцева, по вечерам собиравшего у себя в студии агрессивно настроенных гостей, чтобы столкнуть их лбами. До того Марк редко встречал Анну на вечеринках и не обращал на нее внимания.

Голубое платье с воротником и подогнутыми рукавами гармонировало с волнистыми светлыми волосами девушки и ее синими глазами. Красная, как вино пинотаж, помада поблескивала на сомкнутых губах.

Заметив, что руки у Анны пусты, Марк предложил:

– Принести тебе какой-нибудь напиток?

– Кислородный коктейль. Если не трудно.

Марк, уже двинувшийся в сторону бара, застыл.

– Кислородный коктейль?

Девушка усмехнулась кончиками губ.

– Я пошутила. Мне ничего не нужно.

Марк вернулся на диван и пробормотал:

– Подумал, что неправильно услышал из-за музыки.

– Разве это возможно – услышать неправильно?

– Почему нет?

– Мы слышим, что хотим услышать. Значит, и получаем от других то же, на что по-настоящему рассчитываем. Все правильно и логично.

Марк размышлял, как бы отреагировать. Мысль показалась ему яркой и точной. Анна придвинулась к нему.

– Здесь скучно, как на митинге. Не против, если мы сбежим отсюда?

Воспоминания об Анне давались особенно тяжело. Настолько тяжело, что, когда связанные с ней образы вспыхивали в голове, Марк мечтал всадить топор себе в череп и биться обухом о фонарные столбы.

Нет ничего предосудительного в том, чтобы на первых порах приписывать возлюбленным исключительность. Беда состояла в том, что Марк находил Анну исключительной даже спустя годы. Она не трепалась по пустякам и не требовала ежеминутного внимания. Она никогда бы не надела платье с декольте, или короткую юбку, или цветные колготки, потому что ее холодная, ускользающая от схематичных определений красота не нуждалась в подпорках из броских нарядов. Грациозность незримо пронизывала каждый жест Анны, каждое ее действие, и она никогда бы не уподобилась женщинам, которые раз за разом роняли собственное достоинство и ничуть не возражали против репутации заноз, чье