Прошла пара вздохов, а мы снова стояли в десяти шагах друг от друга. Но в этот раз было понятно, что преимущество за мной. На мне ни царапины. Какая царапина?! Один укус этого зверя – и я покойник. Я трезво оценил размер ее пасти. Даже не представлял, что челюсти можно так широко распахивать. Действительно, моя голова бы там целиком поместилась. Но небо не позволило. А вот я своим единственным самодельным когтем изрядно ранил эту самку. Несколько минут, и одной только раны в челюсти хватит, чтобы она изрядно ослабла. Впрочем… Я не буду ждать. Испуг прошел, а я пришел сюда за силой, а не за добычей.

Ситуация поменялась на полностью противоположную. Теперь я не спеша шагал к главе стаи, а она настороженно вглядывалась в меня, снова ощерив зубы, покрытые кровью. Шесть шагов. Я был напряжен как натянутый лук и каждое мгновение готов к ее прыжку. Самка рыкнула, оскалила зубы и припала на передние лапы, изображая атаку. Я лишь улыбнулся в ответ. Сделал еще шаг и качнулся вправо, затем влево, сам изображая желание прыгнуть. И она не выдержала напряжения, бросилась в прыжке, снова пытаясь подмять меня и ухватить зубами.

На этот раз я был готов. Шаг вперед и в сторону и удар с одновременным поворотом, который еще больше усилил его. На этот раз кинжал вырвало из руки, я все же себя переоценил. Но это уже было не важно. Я попал точно туда, куда и целил. В глазницу Зверю. Могучая самка, возможно, долгие годы водившая стаю за добычей по пустоши, умерла раньше, чем я к ней подошел.

– Вставай, – я провел рукой, мысленно стирая свою печать с тела одного из пяти пересмешников, сопровождавших павшую старшую. Теперь в руке у меня был нож, который я подобрал, на этот раз я держал его острием назад. Их нельзя отпускать. Мне не нужны Звери, которые могут охотиться на жителей деревни.

Эта самка меня боялась так сильно, что не то что не нападала, а пятилась назад, поджав хвост. Напал я. Прыгнул вперед и влево, но она не воспользовалась своим единственным шансом и не встретила меня встречным прыжком, а затем было поздно. Второй прыжок перенес меня к ее боку, и я изо всех сил ударил ножом наискось снизу вверх по шее.

Вторая самка была храбрее и бросилась на меня, едва исчезла печать. Я снова, уже заученно, ушел вбок, пропуская тушу рядом с собой, и нанес удар в голову кулаком. Силой удара ее снесло в сторону. Дальше я просто забил ее голыми руками, оглушенная, она не была даже близко к тому, чтобы ухватить меня смрадной пастью. А я накрепко запомнил, что во время прыжка ты беззащитен. Уже дважды враг оказывался полностью в моей власти в этот момент.

Третья сразу попыталась сбежать. Я догнал ее и сломал шею. Четвертую и пятую использовал для тренировки печати и просто убил кинжалом обессиленных. Из этого дня я взял все, что только мог. Даже я сам понимаю, что стал гораздо сильнее после этого боя, научившись применять свои силы в схватке.

Я отлично помню, что охотники у пересмешников берут когти, зубы, шкуры и сердца. С первым понятно. Шкуру я сниму только у главной, слишком с ними много возни сейчас и потом. Я и с одной-то толком ничего не сделаю. Оттащу в тайник, обсыплю солью и на солнце. Пусть лежит до лучших времен. А вот что делать с сердцами, я даже и не знаю. В каком виде охотники их заготавливают? Никогда про это не спрашивал и не слышал в разговорах. Сделаю то же самое, что и со шкурой. Рассечь, спустить кровь, посолить и на солнце вялиться. Лишь бы украденной соли хватило на все это.

Я с тоской огляделся вокруг себя. Очень много работы предстоит, и я даже не представляю, стоит ли мне с этим связываться. С одной только вываркой зубов непонятно как придется изворачиваться. И ведь бросить жалко. Мама там, на Чёрной горе, рискует с травами, а тут будущие деньги под ногами лежат. «Нет, – решил я, – нести клыки в деревню слишком опасно». Обойдемся тоже кустарным способом. Силы мне сейчас не занимать. Сколько смогу, выбью, а солнце меня и здесь выручит. Лучше потерять потом половину цены, чем сейчас попасться на выварке. А главное… я посмотрел на акацию. Она снова цветёт. Нужно будет найти место в мешках еще и для цветов.

Я сидел в густых зарослях полевички, которая начала терять весеннюю свежесть и принялась клониться к земле, но все еще уверенно скрывала меня, даже стоящего в полный рост. Мое внимание было разделено между растущими рядом со мной акациями и темным пятном выше и левее меня на зеленом склоне Черной горы. Акации привлекали мой взгляд яркой желтой краской на своих ветвях. Нет, это были не цветы, которые я сорвал для Лейлы и мамы целый месяц назад. Они уже давно опали.

Сейчас, с ветвей срывались живые желтые пятна. Сотни небольших, невероятно ярких желтых птиц свили на акациях свои гнезда-мешки. И теперь, выведя птенцов, стремительно мельтешили туда-сюда перед моими глазами, выкармливая прожорливое потомство. Что-то я не замечал раньше этой птички возле деревни. Не мог же я проглядеть на ветвях эти странные, свитые из стеблей сухой травы гнезда и их ярких обитателей? Я вижу здесь лишь одно объяснение. Они живут только здесь. Я окинул взглядом громадину, у подножия которой прятался. Черная гора.

Если развалины возле деревни я для своего удобства называю домами, на которые они больше всего и похожи, то чем при Древних было это, я затрудняюсь сказать. Если оценивать его снаружи, то можно вообразить себе много разных вещей. Домом-городом? Крепостью? Гигантским дворцом? Сейчас, спустя сотни лет после своей гибели во вражеском огне, это больше всего походило на старую, сдавшуюся безжалостному времени гору правильной формы. За что и назвали.

Черный гигантский конус, упирающийся обрезанной вершиной в высокие летние облака. Он стоит в излучине нашей реки, возвышаясь над окружающими его холмами, поросшими густой стеной всевозможных кустарников. Холмы словно придавлены его размером и кажутся гораздо более низкими, чем на самом деле. Эта гора действительно раньше могла быть крепостью, почему нет?

Именно так я считал раньше, когда только впервые увидел ее, перед последней остановкой в путешествии нашей семьи. Мы тогда специально сделали крюк, чтобы увидеть её сразу, а не когда будем уезжать из деревни с попутным караваном. Достаточно представить себе огромную, под стать самой крепости защитную стену, стоявшую раньше по берегам реки и запиравшую вход в излучину. Но если города превратились в песок, то куда делись крепостные стены? При их воображаемом размере они должны были засыпать русло реки своим прахом и изменить ее течение. Все эти холмы, конечно, подозрительны, но они маловаты и расположены беспорядочно.

Если же это было дворцом, окруженным огромным парком с беседками и скульптурами, то представить себе, как они рассыпались и сгорели во всё сжигающем пламени, гораздо проще. Сложно только представить, кому мог понадобиться такой дворец. С его вершины, где я бы поселился, будучи его хозяином, простой спуск к подножию займет несколько часов. Я могу фантазировать так часами. Но, скорее всего, это не имеет никакого отношения к правде.

Почему? Потому что я знаю точно его странное внутреннее устройство. Мама часто рассказывала о своем путешествии по его ходам. Его больше всего можно сравнить с термитником. Сходство будет не только внешнее, которое придают ему рассмотренные вблизи стены горы. Они лишь издалека кажутся ровными и гладкими, а на самом деле словно изъеденные термитами-великанами или оплывшие в пламени. Но и внутреннее. Вряд ли нормальный человек мог бы с удобством жить в извилистых, разветвленных круглых ходах, которые соединяют сотни пещер полусфер и пронизывают всю Черную гору, словно это действительно жилище огромных трудолюбивых термитов.