Калугин уставился на леопарда. Если бы у него был бинокль, то он бы рассматривал его в бинокль. Или под лупой. Но ни лупу, ни бинокль они не захватили, и потому ему пришлось близоруко щуриться, рассматривая изменения.

Катя доковыляла до «лексуса» и тоже уставилась на капот, даже рот приоткрыла. Причем, похоже, это у нее была домашняя заготовка, как будто перед зеркалом тренировалась, вычитав где-то, что приоткрытый ротик делает личико барышни миленьким.

– Ну? – У Калугина словарный запас был и так-то не велик, а тут еще дело такое непростое, вот он и не находил нужных выражений.

– Ой, Сашенька, вот что значит девочка! – защебетала мартышка.

Она любовно огладила капот, почесала за ушком у леопарда, потом чуть не носом прошлась по картине, выискивая следы исправления.

– Ну? – снова коротко спросил Калугин. – Забираем?

– Конешно! – вывернула два вологодских «о» его подружка. – Я так довольна! Я буду звать ее Пуся! Сашенька, тебе нравится Пуся?

– Нравится, – буркнул Калугин и пошелестел купюрами. Видать, и в самом деле понравилось, коль решил доплатить, хоть и грозился не делать этого!

– А можно Муся… – в глубоком раздумье прошептала Катя и снова премиленько открыла ротик буквой «о»: она у нее, видать по всему, любимая буковка.

Все присутствующие буквально умирали от хохота: Анна и Дзэн делали вид, что спорят о чем-то у мольберта, завернувшие по такому случаю с улицы мойщики и кузовщик с трудом сдерживали рыдания, и только Артем невозмутимо наблюдал за всем происходящим.

Ну а когда «мартышка» Катя устроилась в своем леопардовом «лексусе» и неуклюже попыталась выехать в ворота задним ходом, можно было ржать открыто – любой мужик имеет право поржать над такими маневрами! Ну и над тайнами полового вопроса леопардов тоже.

– Тём, это ж как так, а? – спросил художника Дзэн.

– Великая сила искусства, – ответил Шабовта и отправился заваривать чай.

Анна хихикнула и, дернув рукой, испортила любовно выписанную каплю на шкурке апельсина.

– Ну что, продолжаешь портить бумагу и краску? – услышала она над ухом, вздрогнула и испортила каплю окончательно.

Ракитин. Подошел тихо, наверное, на цыпочках, как он любит это делать. Хорошо, что еще не цапнул за бок, а то бы Анна позорно взвизгнула – боялась щекотки до ужаса.

– Сереж! Опять пугаешь! – Аня развернулась от мольберта, закрывая спиной свою работу. – Ну, что ты в процесс вмешиваешься? Я же не мешала, когда ты мою машинку перестраивал!

– Мне можно! Я этому рыжему «запорше», считай, отец родной!

Ракитин крепко пожал руку Артему, который вышел с ним поздороваться, и кивнул Дзэну – пацан с восторгом смотрел на гонщика.

– Пойдем покурим, – предложил Ане Ракитин. Он не курил, и Аня тоже, но когда ему хотелось поговорить с ней один на один – в редакции, например, – Сергей всегда говорил так.

Они вышли из мастерской.

– Что-то случилось? – спросила Анна.

– Нет, ничего. Просто соскучился… – Ракитин улыбнулся, но выглядел при этом немного растерянным, и Анна поняла – тут что-то не так.

– Сережа, я знаю тебя уже давно и хорошо знаю, что врать ты не умеешь! Что случилось? – Анна разволновалась, и, хоть скрывала это, голос ее выдавал с потрохами. Он вибрировал, и в нем прорывались высокие ноты.

– Аня, я тебе сейчас скажу кое-что не очень приятное, но прежде, чем ты это услышишь, услышь главное: все хорошо и все будет хорошо!

Внутри у Анны похолодело: так Ракитин мог говорить только об одном. Что-то случилось с Игорем. Именно с ним, потому что с родителями она созванивалась утром, все было нормально, а от Игоря уже целую неделю не было сообщений.

Покровский-младший был в горах – работал на одном из ледников Западного Кавказа. Порой с ним не было связи, и в эти дни Аня дергалась. Но проходил день или два, и Игорь звонил домой. Он был весел и бодр, много шутил. А в один из дней обмолвился, что у него, кажется, «завелась любовь». Вот так неуклюже он и сказал – «завелась», и Аня услышала в этом то, чего не слышала никогда ранее, хотя сын порой рассказывал ей о своих подружках и своем серьезном к ним отношении.

Ничего серьезного в его жизни на любовном фронте пока что не было, а вот когда он проговорился Ане про Варю, она за его шутливым тоном сразу услышала то, что заставило ее заинтересоваться новой подружкой сына. И она сразу поняла, что Варя – это не просто девочка из их команды.

– Нет, мам, мы не работаем вместе. Варька – переводчица, знаешь, как она на итальянском шпарит?! А еще она альпинистка и возит итальяшек в горы.

– Ну, я надеюсь, у вас все серьезно? – начала Анна осторожно прощупывать почву.

– Ой, мам, ну, ты даешь! Да мы знакомы три недели! Из них она на неделю пропадала – улетала за новой группой. И вообще… ты что, хочешь сплавить меня под венец? – Игорь шутил, но по тону его Анна поняла, что это как раз тот случай, когда сын и в самом деле может сделать решительный шаг.

Анна ни в коем случае не стала бы ему мешать. Просто ей хотелось быть уверенной, что эта Варя – девушка достойная. Хотя как тут можно быть уверенной…

* * *

– Сережа! – Аня крикнула, но голос сорвался, и она едва слышно прошептала: – Сережа! Что с Игорем?!!

– Аня! – Ракитин крепко взял ее за плечи, немножко потряс. – Аня, все нормально, уже все нормально. Игорь попал под лавину. Но он жив и состояние здоровья его удовлетворительное! И завтра вечером мы поедем встречать самолет – его и еще кого-то привезут в Петербург.

– Я лечу туда! Прямо сейчас! – Анна дернулась, и Ракитин еще сильнее сжал ее плечи, притянул к себе, погладил по спине.

– Ну-ну, успокойся, Анечка! Лететь никуда не надо! Слышишь? Никуда! Мне позвонили, все рассказали. Завтра он будет здесь.

– Почему позвонили тебе, а не мне?! Почему тебе? – Анна дергалась в руках у Ракитина, но он держал ее крепко, не вырваться. Еще бы! Он свою «субару» умеет на бездорожье в руках держать, а эту хрупкую женщину, которая хоть и сильна, и упряма, сможет удержать без особого труда.

– Не знаю. Наверное, Игорь не хотел тебя расстраивать и дал эмчеэсникам мой телефон.

– Эмчеэсникам?! Ты сказал – эмчеэсникам? Значит, там все так серьезно, если МЧС работает?! И медицина катастроф, да?! – Анна все еще дергалась в руках у Ракитина.

– Ань! Ну, это же нормально! Там, где катастрофы, стихийные бедствия, там и МЧС, и медицина катастроф. Я так думаю…

Думает он так. Что тут думать?! Несколько лет назад он сам на волоске от смерти был, взлетев над разбитой карельской дорогой на стареньком верном «Гаврюшке» – гоночном автомобиле, сработанном из украинской «Таврии». Он тогда очнулся в больнице на третий день и долгих четыре месяца залечивал раны. Про «Гаврюшку» спрашивать боялся – знал, что его больше нет. И когда Ракитин, опираясь на палочку, приковылял на базу, его не сразу привели на задворки, где за гаражами покоился обгоревший остов автомобиля. В нем он с трудом опознал «Гаврюшку». Больше по табличке на левом борту – «С. Ракитин, Г. Борисов». На крыше авто стояла граненая стопка, накрытая высохшей корочкой хлеба. Одна. Если бы Ракитин и Борисов не вылетели из «Гаврюши», то поминальных стопок было бы три…