Мы сражаемся и проливаем кровь за этот незримый мир, а он пожирает нас заживо. От Доброго Народа я знаю, что таков путь многих поколений: одиночество и ненависть. Охота на ведьм, рационалисты, а теперь вот Бюро Ереси.

Вот почему снова и снова я подношу перо к бумаге. Все, что у меня осталось в жизни, — мой Дар, мой противоестественный долг перед противоестественным миром, да эта магия слов. Колдовской алфавит, как именует такие дневники Железный Кодекс.

И я возношу молитвы всем древним богам, уши которых еще не отвернулись от смертных, чтобы этого оказалось довольно.

Опустошенная, я спустилась с чердака только на закате. В библиотеке царил сумрак, но из малой гостиной струился свет эфира и доносился смех.

Дин, Кэл и Бетина сидели у теплившегося над углем огня. Круглое лицо Бетины раскраснелось.

— Ой, ну ты даешь, Дин! — воскликнула она. — Как ты рассказываешь, и впрямь можно все принять за чистую монету.

— В моих историях нет ни слова неправды. — Дин покрутил кочергу между ладонями. — Ни единого.

Бетина вновь зашлась смехом, но я успела узнать Дина достаточно, чтобы понять по его лицу — он не шутит.

— Значит, эфир у нас есть, и лампы тоже горят, — подала я голос. Видеть Грейстоун при полном освещении было необычно.

Кэл, поднявшись, похромал мне навстречу.

— Мы уж думали, ты там померла, на этом чердаке.

— Да, малыш и правда опасался, — лениво протянул Дин. — Мы с Бетиной решили, что это, пожалуй, слишком.

— У насоса подкачки эфира задвижка ослабла, — продолжал болтать Кэл. — Но я уже починил. Трубы идут в дом и питают небольшой такой, но классный сферогенератор, который дает тепло и свет. — Он ткнул пальцем в сторону музыкального агрегата в углу. — И, кажется, Дин заставил работать этот антиквариат, только пока ничего приличного не ловится.

— Ох, смерть как хочется послушать что-нибудь танцевальное, — воскликнула Бетина. — Эфир не работал с… ну, в общем, с неприятности с вашим папашей.

— Кэл, — проговорила я, не обращая на нее внимания. Она-то не видела сегодня того, что видела я. — Кэл, мне нужно тебе кое-что сказать.

Он склонил голову набок:

— Валяй.

— Наедине, — уточнила я. Кэл был самым близким моим другом, и он должен первым узнать о том, что мне открылось. Вряд ли Дин счел бы меня сумасшедшей, но в конце концов я знала его лишь как жуликоватого проводника, весьма интересующегося моими секретами. К разговору с Кэлом по крайней мере не прилагается ценник.

— Хорошо, — сразу посерьезнел он.

— Пойдем в коридор, — бросила я, выходя за дверь, подальше от чужих ушей.

Позади нас комнату наполнили звуки музыки, из-за затрудненного течения эфира шуршащие, словно с затертой фонограммы.

Кэл сложил руки на груди:

— Мне не нравится, что ты позволяешь ему хозяйничать тут, как вздумается, Аойфе. Он вообще-то всего лишь наемный работник.

Я задвинула двери, скрыв танцующую пару. Дин двигался плавно и грациозно, Бетина же только неловко топталась на месте, красная как рак, с растрепавшимися кудряшками. Надеюсь, я никогда так не выгляжу в танцклассе.

— Аойфе, я серьезно, — вздохнул Кэл. — Такому только дай волю…

— Кэл, я не какая-нибудь испорченная богачка, — ответила я, передразнивая принятую им суровую позу. — Да если б и была, это не делает тех, кто зарабатывает на жизнь своим трудом, чем-то хуже меня. Ты говоришь как Маркос.

— Ты лучше Дина Харрисона, — пробурчал Кэл. — Уж кто-кто, а я знаю.

— Я сейчас вообще не об этом, — попробовала я вернуть разговор в нужное русло. — Кэл, послушай… Я кое-что нашла на чердаке.

Глаза Кэла зажглись двумя шведскими спичками.

— Тайник контрабандистов? Секретное убежище приверженцев кровавого культа? Я читал о таком в «Черной Маске»…

— Я нашла… нашла книгу, — произнесла я, собираясь с духом, чтобы рассказать, о какой именно книге идет речь.

Кэл вздохнул:

— А. Как в школе, значит.

— Не совсем. — Мой голос поневоле дрогнул и сел. Кэл был мне другом, но сейчас ему пришлось бы слишком многое принять на веру. — Понимаешь, у меня получилось. Я нашла книгу, о которой писал мне Конрад. — Это… дневник, наверное, так ее можно назвать. — Слово не очень удачно описывало попавший мне в руки гримуар, но Кэла оно должно было успокоить. — Отец вел его с восемнадцати лет или около того.

Кэл расцепил руки:

— И что?

Я раньше никогда не замечала, какие белые у него ладони. Гладкие, с длинными, сухощавыми пальцами — как у настоящего джентльмена. По сравнению с ними мои, с ободранными костяшками и заветренной кожей, смотрелись грубыми и неуклюжими. С другой стороны, Кэл на практических занятиях всегда был максимально осторожен и аккуратен, а я — то о лист железа порежусь, то в застывающий припой вляпаюсь.

— И вот что. — Шагнув ближе, я приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его уха. — Чернила в дневнике, когда я до них дотронулась, они… они пометили меня. Коснулись в ответ, словно живые. — Я вытянула ладонь. — Смотри.

Глаза Кэла опустились, потом вновь поднялись, изучающе глядя на меня. Между бровей у него прорезалась озабоченная морщинка.

— Ох, Аойфе, все-таки началось, да?

Я бросила взгляд на свою руку. Кожа была чистой. Знак исчез.

— Н-нет… — запинаясь, пробормотала я, сбитая с толку. — Чернила… они оставили на мне метку. Волшебство… Отец наложил заклятие на дневник, и я видела его воспоминания, скрытые в строчках… — Я умолкла, поняв, как это звучит со стороны и на кого я сейчас похожа. Моя рука безвольно упала.

— Не знаю, что там тебе показалось, — ладонь Кэла легла на мою щеку, — но у тебя нет никакой метки, и нет никакой заколдованной книги на чердаке. — Прикосновение, влажное, как туман вокруг Грейстоуна, холодило мою пылающую кожу. — Магии не существует, Аойфе. Это пустышка, годная только для дураков.

Мне бы следовало согласиться, но я не могла так легко отмахнуться от дневника.

Кэл запустил руку в свою непослушную шевелюру:

— Я всегда знал: когда слишком много читаешь, это не приводит ни к чему хорошему. Вот у тебя фантазия и разыгралась. Аойфе, ты должна мыслить здраво. Посмотри, что случилось с твоей матерью. Веря в магию, ты раскрываешь дверь некровирусу.

Я сжала кулаки. Ногти врезались в ладонь, и от долго сдерживаемых слез защипало в уголках глаз. Кэл должен был мне поверить. Из всех, кого я знала в прежней жизни, только он мог.

— Книга была, Кэл. Была.

— Ее не было, Аойфе, — отозвался он. — Старый пыльный дом, полный старого пыльного барахла, еще и твой отец куда-то подевался — неудивительно, что у тебя слегка разыгрались нервы.