Хилари погладила ее по худому плечу.

– Зачем вы продолжаете жить с ним, миссис Мерсер? Почему не уйдете? Что вас останавливает? Идемте со мной прямо сейчас, пока он не вернулся!

Миссис Мерсер отпрянула от нее с выражением отчаянной решимости.

– Вы думаете, он позволит мне уйти? Он разыщет меня, где бы я ни находилась, и прикончит. О господи, скорее бы это случилось, я хочу умереть!

– Почему он так хочет убить вас? – медленно спросила Хилари.

Миссис Мерсер задрожала и замолчала. Хилари продолжила:

– Я сама скажу вам. Я догадалась, и вы это понимаете. Беда в том, что вы слишком много знаете. Он хочет убить вас, так как вам многое известно о смерти Эвертона. И вы знаете, что Джеффри Грей невиновен. Мне все равно, убьет он нас или нет, но вы расскажете мне обо всем прямо сейчас!

Миссис Мерсер перестала плакать. Она безвольно согнулась, сидя на кровати в респектабельном черном платье. Глядя на Хилари бесцветными глазами, с обезоруживающей простотой она сказала:

– Меня повесят.

У Хилари бешено застучало сердце. В нем затеплилась надежда. Быстро и вполголоса она ответила:

– Не думаю, что это случится. Вы жертва. Вы же не сами совершили убийство, не так ли?

Миссис Мерсер вздрогнула.

– Миссис Мерсер, ведь это не вы застрелили мистера Эвертона? Вы должны, обязаны мне ответить!

Миссис Мерсер облизнула сухие губы. Она произнесла:

– Нет, – а затем громче и решительнее повторила: – Нет.

– А кто? – спросила Хилари, и в эту минуту до них донесся стук входной двери.

Миссис Мерсер неестественно быстро вскочила на ноги. Оттолкнув Хилари и указав ей на шкаф, она попыталась что-то сказать, но голос ее не слушался.

За отсутствием времени в словах не было никакой необходимости. Альфред Мерсер вернулся, и шкаф оказался единственным местом, где можно было спрятаться в этой бедной комнате. На размышления не оставалось ни секунды. Сработал врожденный инстинкт самосохранения. В мгновение ока Хилари скрылась внутри темного вонючего шкафа, и дверца захлопнулась. Плечом она касалась неотесанной древесины, а спиной прижималась к стене. Что-то свисало и раскачивалось перед ней в кромешной тьме. В памяти возникли слова миссис Мерсер, и липкий ужас пролился на ее губы и виски: «Меня повесят». Над ней что-то висело…

Она попыталась воззвать к здравому смыслу. Разумеется, здесь что-то висит, для этого и нужны шкафы. А в этом миссис Мерсер наверняка хранила свое пальто. Оно свисало, раскачиваясь и касаясь щеки Хилари. Словно какая-то липкая масса. Она услышала, как Альфред Мерсер заговорил в комнате. Он грубо спросил:

– Опять дуешься?

– Нет, Альфред!

Хилари поразилась, как быстро эта женщина взяла себя в руки. Ее голос звучал почти так, как должен был звучать. Почти, но не совсем.

– Нет, Альфред! – сказал мистер Мерсер, передразнивая ее. – Ты все время это повторяешь. Ты проболталась этой проклятой девчонке? «Нет, Альфред!» Ты встречалась с ней? Говорила? Она вынюхивала что-то там, у коттеджа? «Нет, Альфред!» И все время, все время я слышу одно и то же, ты, мерзкая плакса.

Хилари оставалось только догадываться, каких усилий стоил миссис Мерсер ее ответ.

– Не понимаю, о чем ты, действительно не понимаю.

– Ах, не понимаешь? Разве не ты заговорила с ней в поезде?

– Но я только спросила о миссис Грей, я же тебе объясняла, Альфред.

Она снова оказалась на грани срыва. Сил держаться больше не осталось. Голос звучал глуше.

– Да какого черта вообще тебе понадобилось с ней разговаривать? Это ты все испортила. Дело было закрыто, ведь так? Джеффри Грей сидит в тюрьме. Если бы ты держала язык за зубами, мы жили бы припеваючи. Думаешь, я могу тебе доверять после этого?

– Но я ничего ей не сказала, клянусь, что не сказала.

Голос Альфреда Мерсера превратился в отвратительный свистящий шепот:

– Тогда для чего она притащилась в Ледлингтон? Зачем шныряла по дороге на Ледстоу? И зачем разыскивала коттедж, если ты не сообщила ей что-то новенькое, чтобы она могла вытащить Джеффри из тюрьмы?

– Я бы никогда, Альфред, я бы никогда!..

– Ах, никогда? Ты ни в чем не виновата! Если бы я не нашел следы ее туфель под окном буфетной, ты бы мне не призналась, что она там вынюхивала поблизости. Откуда мне знать, что ты ей наболтала? И откуда мне знать, что ты не послала по нашему следу полицию?

– Могу поклясться на Библии, – дрожащим голосом произнесла миссис Мерсер. Она не сдержалась, и голос сорвался на рыдания, целый поток рыданий.

– Замолчи! – закричал Мерсер. – Ты себе этим не поможешь. Эта дверь закрыта, и входная тоже, никто не услышит твоих криков. Снаружи слишком шумно, никто и не заметит, я тебя предупреждал. Вот почему мы здесь, Луи. На другой стороне площадки живет мужчина. Он напивается трижды в неделю и бьет свою жену, а когда начинает ее колотить, она громко кричит – так мне рассказывали. Я разузнал о нем у одного мужчины, с которым встретился на лестнице вчера вечером. Ее крики слышны повсюду. Я спросил у него: «Разве соседи не вмешиваются?» Он рассмеялся в ответ: «Их это не пугает, они уже привыкли». Тогда я поинтересовался: «Почему они не вызовут полицию?» А он сказал: «У полиции и так много дел, чтобы еще вмешиваться в споры между мужем и женой. Если они и приедут, то сами пожалеют об этом». Так что нет никакого смысла кричать, Луи.

Наступила тишина, потом раздались шаркающие шаги. В памяти Хилари возникла картина, которую она увидела, войдя в комнату: миссис Мерсер стоит, прислонившись к стене и схватившись за перекладину кровати. Она подумала, что если бы сейчас дверь шкафа открылась, она наверняка увидела бы ее в таком же положении, с выражением безумного ужаса на лице.

Шаги затихли, и опять наступила тишина. Затем Альфред Мерсер снова заговорил, резко приказав:

– Ну вот что, довольно, моя дорогая. Иди сюда, садись за стол и пиши то, что я тебе скажу!

Хилари услышала, как миссис Мерсер облегченно вздохнула. Вероятно, она ожидала гораздо худшего, жестокой расправы. И когда он приказал сесть и писать под его диктовку, она решила, что опасность миновала.

– Что же я должна написать, Альфред?

– Иди сюда, садись, а я буду тебе диктовать.

Хилари снова услышала звук шаркающих шагов, неуверенных, медленных шагов по дощатому полу. Заскрипел стул. Зашелестела бумага. Потом раздался голос Мерсера:

– Пиши то, что я тебе скажу, да побыстрее! Ты ведь хорошо обучена грамоте. Ничего не выбрасывай и не прибавляй, а не то пожалеешь. Так! Поставь дату сверху страницы, 27 ноября, и начинай писать. «Я не могу больше это скрывать… Я совершила большой грех и должна рассказать о случившемся, чтобы мистер Джеффри Грей вышел на свободу».