Натали шумно выдохнула. «Спасибо тебе за понимание, Агнес».

Она узнала так много о себе и об окружающем мире, что сложно было поверить: отправленное неделю назад письмо уже устарело. Многое уже переменилось.

Она не могла дождаться встречи с Агнес.

В морге ничего не случилось; четвертая жертва все еще лежала на плите. Когда Натали после села в паровой трамвай, брошенная копия Le Petit Journal лежала на пустом сиденье рядом с ней.

Шарлотт Бенуа. У нее было имя, но ее тело продолжали демонстрировать: ради шоу.

Натали не чувствовала с ней связи, так как не касалась стекла, и теперь она ощущала свою вину за это. Она не думала о ней столько же, сколько об Одетт, безымянной второй жертве и Мирабель.

«Разве не этого ты хотела? Чтобы тебя перестало поглощать безумие Темного художника?»

Теперь она чувствовала себя иначе, узнав имя: Шарлотт. Ощущение было новое, некая смесь с привкусом сожаления, капелькой неудовлетворенного любопытства, щепоткой облегчения. Может, так она себя и будет чувствовать теперь, когда отдалилась. Или, возможно, это соотношение изменится – больше того, меньше этого, полностью то, совсем без этого – со временем.

А может, Темный художник остановится или его поймают. Ей тогда надо будет обо всем этом подумать. И что станет с ее даром, когда убийства прекратятся? Случится ли это снова? Будет ли она видеть другие убийства? Почему именно эти? Есть ли в них что-то особенное, пробудившее ее дар?

«Все это неважно. Я все равно больше не буду использовать эти способности».

Но они казались важными. Она по-прежнему хотела понять как можно больше.

Вскоре, когда передавала месье Патиноду статью, она спросила, есть ли у него пара минут, чтобы продолжить тот разговор.

– С радостью, – сказал он, закрывая дверь офиса. Арианны не было на месте.

– Наверное, мне не стоило бы это рассказывать, но… вы единственный, с кем я сейчас могу поговорить. После всего, что мы тогда обсудили, я не могу это от вас скрывать, – сказала она, кусая губу. Со вздохом она устроилась на стуле напротив его стола и объяснила, что мама получила переливание Энара, но не смогла получить магический дар. Несмотря на чувство вины из-за того, что выдала мамин секрет, она не знала, как поступить иначе. Месье Патинод имел способность отличать правду от лжи и почувствовал бы, если бы было что-то не так.

– Я храню много секретов, Натали. И обещаю никому не рассказывать.

Она посмотрела на месье Патинода, с его не такими уж толстыми сегодня очками, и подумала, как это должно быть сложно: знать всю правду, когда иногда легче принять меньшую ее версию.

Натали кашлянула.

– Я понимаю, что могу никогда не узнать, как и зачем у меня такой дар. И предпочитаю думать, что я получила то, чего не получила мама, а папина магия это как-то усилила. Что бы ни случилось и правильно это или нет, считаю себя одной из вас, Озаренных.

Может, маме и не нравилось это слово, но оно приглянулось Натали. Ей импонировало, что у нее есть выбор: прикоснуться к стеклу или нет – и что она сама может решить, как себя называть.

Он улыбнулся.

– Такова человеческая натура – желать понять. Мы говорили об этом применительно к журналистике – это один из наших основных принципов. Так что, во-первых, я думаю, что твоя гипотеза отличная. Во-вторых, я бы тоже на твоем месте относил себя к Озаренным.

Натали сняла кепку газетчика, и волосы рассыпались по плечам. Пока она сидела здесь, с месье Патинодом, раскрывая секреты своей сущности, было абсурдно оставаться в образе мальчика.

Затем она задала вопрос, который ее беспокоил еще с момента, когда она увидела тот заголовок.

– Как вы думаете, я неправильно делаю, что отказываюсь от этих видений? Веду себя эгоистично?

– Совсем нет, – тон его был решительным, что ее приободрило. – Нет двух людей с одинаковым даром. Способности, симптомы, что для тебя значит приносить эту магию в мир… Все это очень индивидуально.

Ей пришло в голову, что она не знала, какой побочный эффект, или, как он сам это называл, симптом, испытывал месье Патинод.

– Каково это для вас?

Он подошел к своему столу и сел за него, отодвигая стопку газет.

– Иногда благословение, а порой проклятие.

Так Натали и думала об этом. Она кивнула.

Месье Патинод подвинул очки на переносицу и продолжил:

– Благословение – это ощущение ясности, прорезающееся через любую ерунду в общении с людьми. Но оно же и проклятие. Хочешь – верь, хочешь – нет, но бывают времена, когда проще услышать ложь, чем правду.

Иногда проще услышать, проще сказать.

– И, как тебе известно, – продолжил он, – мы все чем-то жертвуем. В моем случае это потеря зрения разной степени. Оно возвращается, но нестабильно.

Она посмотрела на его очки. Вот почему иногда они казались толстыми, а порой – тонкими. Он и правда носил разные очки в разное время, ей это не мерещилось.

– Вы бы это сделали, если бы знали о проблемах со зрением?

– Я много раз задавал себе этот вопрос, и ответ меняется. Так что перестал спрашивать, – он взял очки за дужку. – Чаще всего думаю, что да.

– Вы сделали много добра со своим даром, как папа. Наверняка это приносит удовлетворение.

– Да, но сам дар – не моя заслуга, – сказал он. – Ты не выбираешь свою способность. Она зависит от того, кто ты на самом деле.

Натали об этом не думала, а как только задумалась, живот ее скрутило. Видеть убийства изнутри?