— Да неплохо, — равнодушно ответил Берн. — Я ж всегда выстраиваю нормальные отношения в компании. Вот только не знаю, куда нас сунут, когда попадем на передовую. Думаю, завтра что-то более-менее прояснится. Когда пойдем в наступление, нам придется действовать в составе отделения, с которым мы проходим подготовку. Говорят, нас могут использовать в качестве посыльных.

— Черт его знает, как оно будет на самом деле, — задумчиво проговорил штаб-сержант Робинсон. — Так и так в последний момент обосрут все дело. По-моему, все эти учения затеяли только для того, чтобы штабным очки втирать. А если что-то пойдет наперекосяк, отмажутся, мол, подготовка-то была приличная. По-любому, пойдешь ты завтра с посыльными или со связистами, тебе будет легче, чем нам. А меня, как последнего пидора, заваливают работой, чтобы разгребать всю эту херню. Когда тебя отправят на комиссию по присвоению офицерского звания, ты уж не забудь своего штаб-сержанта, Берн. Не забудь, что он тут все дерьмо разгребает.

Упоминание о комиссии разозлило Берна, ведь штаб-сержант забыл о присутствии Мартлоу, который тихонько сидел на ящике у двери и теперь смотрел на Берна округлившимися от изумления глазами.

— Почему нас не вернут в роту перед наступлением! — нетерпеливо воскликнул Берн, раздраженный грубой неосмотрительностью сержанта и пытаясь отвлечь от нее внимание.

— Ну и дурак же ты, — ответил штаб-сержант. — У тебя образовалась непыльная работенка со связистами и ты можешь тащиться на ней, пока не отправишься до дому. И не ищи приключений на свою жопу. Если у тебя есть шанс зашланговать, шлангуй. Второго такого шанса не будет. И если хочешь стать нормальным офицером, не срывай злость на своем штаб-сержанте, если что-то идет не совсем так, как надо. Просто прикинь, какую работу он выполняет и какая ответственность на нем лежит.

— Ну, я еще не подавал прошения об отправке на комиссию, штаб-сержант, — пробормотал Берн, стараясь изобразить безразличие под взглядом Мартлоу. — А что там в приказах, можно взглянуть?

Пытаясь скрыть смущение, он просмотрел листки с машинописным текстом.

— Там, куда ты нос сунул, это вторая часть приказа. Первая — на первой странице.

Он быстро прочел текст. От штаб-сержанта он вряд ли мог бы узнать что-то новое по части составления приказов. Он вернул листки на стол.

— Нам пора возвращаться в расположение. Если придет посылка на мое имя, надеюсь, почтарь притащит ее. Спокойной ночи, штаб-сержант. Спокойной ночи, сэр.

И они с Мартлоу вышли в сумерки.

— Как думаешь, нам выпить прямо сейчас или отложим до возвращения в Рекленган? — спросил он у Мартлоу.

— Отложим, — коротко отозвался тот.

Некоторое время они шагали молча, затем Мартлоу повернул к нему голову.

— Ты собираешься стать офицером, Берн?

Казалось, сам вопрос уже отдалил их друг от друга. В тоне, которым он был задан, сквозила холодная отстраненность, как будто паренек спросил, действительно ли Берн собрался сдаться фрицам в плен.

— Да, — резковато ответил тот, уже понимая все последствия.

Они приближались к церкви и, когда вдруг вышли из тени, чуть не столкнулись со старым кюре в сутане и широкополой шляпе. Берн расправил плечи и отдал ему честь. Старик тут же снял шляпу, поклонился и оставался с непокрытой головой, словно застыл в молитве, пока они проходили мимо. Берн и раньше замечал, с каким почтением некоторые французские священники относятся к солдатам, но это незначительное происшествие наполнило его ощущением тревоги. У него возникло ощущение, что он когда-то где-то слышал, будто встретить священника в сумерках — к несчастью; и когда эта мысль промелькнула у него в голове, он почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он был сдержанным человеком и всегда старался скрывать свои эмоции, но, пройдя еще несколько шагов в безмолвном сумраке, не выдержал и обнял Мартлоу за плечи.

— Я не хочу, да мне придется идти, — проговорил он.

— Нас когда трое, так вроде бы все ништяк, а? — сказал Мартлоу со странной горечью в голосе, даже, кажется, со злостью. — Вот так всегда в этой сраной армии. Только подружишься с человеком, и на тебе.

— Да, такая вот херня! — согласился Берн. — Но я всяко не уйду, пока ближайшее дело не закончится. Когда такая херня закручивается, нам лучше держаться вместе. Да и какой смысл заглядывать в будущее, так ведь?

Остаток пути они прошли молча, а потом, прихватив с собой Шэма, направились в ближайший кабачок в Рекленгане. Шэм презрительно хмыкнул в ответ на их сообщение, что в роте не ждут их с докладом поутру.

— Ну а я чего говорил? — сказал он Берну. В ответ тот угрюмо посоветовал пойти и прикупить жратвы про запас.

— Нам выдадут пайковый сыр и хлеб, — добавил он.

Утром вместе с остальными людьми комендантской роты они получили пайки, а потом схоронились на чердаке, где были заныканы их запасы. Сквозь жалюзи на слуховом окне им было виден только фасад дома напротив. Вскоре из дома вышел военный полицейский с жезлом в руке и бодрым шагом направился к месту исполнения своих обязанностей. За эти дни они успели более-менее изучить его график, но не учли, что сегодняшнее выступление будет разительно отличаться от обычной рутинной службы и его действия станут трудно прогнозируемы.

Берн давно утратил дух школьного прогульщика, который еще сохранили Шэм и Мартлоу, и ему было откровенно скучно. Вся радость непослушания заключается в том, что человек идет на это по собственной воле, а у Берна свободы воли не было, он просто следовал плану Шэма. При этом, хоть и участвуя в мероприятии, он напрямую ни за что не отвечал, так что имел полное право на критику. Был определенный кайф в том, что это ставило его в оппозицию к Шэму и давало моральное — или слегка аморальное — превосходство над подельником. Он, конечно, сделал бы все возможное, чтобы план сработал, а в случае провала пострадал бы наравне со всеми, но самому-то себе он мог сознаться, что в такой ситуации не несет ни за что никакой ответственности. Конечно, за исключением тех случаев, когда к принятию на себя ответственности его подталкивала некоторая симпатичная слабость характера.