– Разве шэнми не подчиняют Тень?

– Твой отец так считает. И ещё много людей так считали до него, – Лин пожал плечами. – Но мы не подчиняем Тень. Мы берем из неё. А она – из нас. Любое колдовство чего-то стоит, Кан. Тень ходит за каждым шэнми, прячется в темноте и ждёт момента вернуть своё. Тень не даст умереть спокойно, Круг перерождений не предназначен для нас. После смерти я, твой отец, твоя мать – все мы упадём в Бездну, потеряем разум и станем охотиться за родными и близкими. Это неизбежно, однако Тень забирает больше. Души проклятых и так принадлежат ей с первым вздохом. Но сотвори печать хотя бы раз – и окажется, что ты взял больше. И должен больше. Ты расплатишься не только собой.

– А… чем?

– Тем, что тебе дорого. Тень всегда забирает самое дорогое. Это чудовище не обмануть… Кан? Что с тобой?

Цинь замер. Лину показалось, что мальчик даже перестал дышать. Ужас, тяжёлый и холодный, парализовал его, и шэнми уже отложил пиалу, но Кан взял себя в руки, сделав глубокий вдох.

– Всё… всё хорошо.

– Уверен?

– Да. Дурное воспоминание. Тень может забрать не-шэнми?

Лин молчал. Кан помедлил и задал следующий вопрос:

– А у вас она что заберёт?

– В этом, Кан, мы с твоим отцом различаемся, – Лин повернул тушку зайца на костре. – У меня нечего забирать. Тень не ходит за шэнми Севера. Для этого и существует храм Юнъань.

– Бред какой-то. Почему тогда в Хань нет такого храма?

– Хороший вопрос. Задай его отцу. Уверен, он скажет, что в наших методах нет жизни. И будет прав.

Кан открыл было рот, чтобы продолжить расспросы, попробовать выведать больше… Но остановился. Не мог. Его всё ещё трясло от осознания, что именно в детстве он видел в подвале, от чего бежал, из-за чего взялся за оружие. Как можно победить Тень? Как можно убежать от Тени?

– Вы очень храбрый, Лин.

– Что?

– Храбрый, – Кан криво усмехнулся. – Знать, что попадёте в Бездну… И не иметь ничего, что вам дорого. Защищать свой народ. Не-жить из-за храма… Я никогда не видел такого.

***

– Что ж, кажется, с шахтами мы закончили.

– Только Небо знает, насколько я благодарен вам.

– Брось, – Лин почесал своего волка за ухом и забрался на него. – Напиши хорошие отчёты в столицу, как любят ханьцы. Кстати, о твоём рассказе про бунт… Не делай так больше.

– Как?

– Не используй печати отца. Знаешь, на севере есть поговорка: куда вода – туда и рыба.

– И это значит?..

– Не прокладывай путь тому, чего не хочешь встретить. Что ж, – Лин оглянулся на шахту и улыбнулся, – мне пора. Было бы приятно, если бы и остальные форты поменяли своё отношение к переговорам. Чистого Неба тебе, Цинь Кан.

– И вам, Лин из Хэшэри-хала.

– Запомнил!

– Я быстро учусь, – Кан погладил волка и забрался на свою лошадь. – А нельзя таких выловить? Лошади здесь страдают.

– Можно, но волчата быстро поужинают твоими людьми. И избавь меня от весточек твоего отца в следующий раз, хорошо?

– Договорились.

***

В Линьцан и приграничные земли пришла зима. Для Кана это было впервые: настоящий холод, сугробы, через которые приходилось прорывать тропы, бесконечные ночи и лай диких животных за стенами форта. Но их положение налаживалось, хотя Лоян не отвечал на просьбы об увеличении снабжения, которые следовали из рапорта в рапорт. С каждым днём столица казалась всё дальше и дальше, вместе с лоском и размеренной жизнью, а Цинь разрывался между обустройством форта и вновь заработавшими рудниками.

В середине зимы, несмотря на то, что перемирие позволяло им охотиться рядом с фортом, пришлось окончательно перейти на запасы из кладовой Цзыданя. На следующий год их не оставалось, и это действительно беспокоило Кана. Цы-ши принял юного цзюэ холодно, но был приятно изумлён вестью как о смерти Цзыданя, так и о том, что каторжники смогут вернуться к работе.

Иногда приезжал Лин. Кажется, северному шэнми самому было любопытно посмотреть, жив ли Кан, и в такие дни он отправлялся с ним на охоту. Удивительно, но только с северянином Кан мог наконец-то поговорить о чём угодно, кроме солдат, форта, провианта и выработки металла. Шэнми рассказывал о легендах и поверьях Севера и учил зимней охоте, а Кан вспоминал о сказках Юга и своём детстве. Впервые в жизни Цинь чувствовал, что ему не нужно никому ничего доказывать и оглядываться на чины и звания. Видимо, это было одной из вещей, за которые Линьцан называли варварским местом, но, видит Небо, юноша не имел ничего против.

Солдаты, заходя на спорные земли, действительно расходились, не проливая крови. Мир выстраивался напряжённо и осторожно, но шло время, и к новому порядку привыкали. А внутри форта пересуды солдат и офицеров о новом начальнике гарнизона сошли на нет: после бунта никто не хотел быть проклятым или казнённым. Цинь требовал субординации и строгого соблюдения правил, но неизменно подавал пример сам. Со временем за глаза его беззлобно стали называть «безумным цзюэ», хотя бы потому, что для всех в форте это было в новинку: лидер, который, казалось, был везде и больше делал, чем говорил. Но в эту зиму форт Илао не отчитался ни об одной смерти, на кухне не заканчивалась еда, и все сошлись во мнении, что такое начальство будет получше прочих.

А чтобы окончательно примириться, капитаны приняли решение познакомить Циня с местным праздником Середины зимы и вручить ему шкуру молодого северного волка в качестве подарка. И это был первый и единственный раз, когда они видели искреннее замешательство Кана.

Впрочем, подарок был не единственным. Теневой ворон в тот день принёс небольшой свёрток, в котором Цинь обнаружил горстку резных каменных бусин, что северяне вплетали в косы, и деревянную табличку с аккуратно вырезанным посланием: «Ты говорил, что сестра любит всё необычное».

Кажется, в этот день Кан подумал, что нашёл своё место.

***

Время проходило незаметно.

Растаял снег, и за зиму их потери составили одну лошадь и глаз солдата, неудачно свалившегося на ночном дозоре. Из столицы не приходило никаких вестей; разве что в ближайший город доставляли посылки от Сюин да ехидные письма отца, интересующегося, не отморозил ли его бедный сын остатки своего разума.

Кана беспокоило, что до сих пор не пришло решение о новом начальнике гарнизона. С одной стороны, он не мог не думать о том, что всё, что он пытался наладить, новый начальник может разрушить за один день, но с другой… Цинь всё же надеялся на то, что никто не приедет. Повышение, полученное за Канрё, в его возрасте было уже победой, но чем он был хуже Цзыданя? Разве он не выполнял работу, полагающуюся лицу званием выше, чем Кан имел сейчас? Разве каждый рапорт не подтверждал, что под его управлением форт перестал приходить в упадок?