– Да, еще бы, – с густым уэльским выговором прозвучало от него в ответ. Он сразу понял, о чем я говорю.

Примерно неделю назад я полез проверять, что у нас осталось из свежих овощей, которые мы хранили в отдельном контейнере. Эти громадные ящики служили для доставки продовольствия на базу в Наузаде в самом начале, когда ее только оборудовали – задолго до нашего прибытия. Обходя двадцатифутовый металлический контейнер по кругу, я уловил странный запах, источник которого никак не мог уловить.

Пришлось зайти сзади, и тут я обнаружил, что, когда контейнеры расставляли у стены, между ними осталось небольшое пространство, с комнату размером. Каково же было мое удивление, когда я заметил там человека. Присев над разведенным на земле костерком, он что-то помешивал ложкой в котелке. Рядом лежала газета, а на ней стояла жестяная банка с солью.

– Что это тут еще? – рявкнул я.

Морпех подскочил от неожиданности. Его застукали с поличным, и он это сразу понял, на лице отразилось раскаяние. Это был Тафф.

– Господи, нельзя же так людей пугать! – завопил он, прижимая руку к груди, как будто у него вот-вот случится сердечный приступ.

Склонившись над котелком, я заметил рядом картофельные очистки. Теперь стало ясно, что это был за запах: Тафф жарил картошку.

Я заулыбался.

– Так что тут у нас такое?

Мне было любопытно, как он собирается выкручиваться. Тафф был общепризнанным мастером уверток и отмазок.

– По дому скучаю. – Только и сказал он в ответ, продолжая помешивать картошку. В небольшом котелке побулькивало масло, которое мы вообще-то прятали в самой дальней части контейнера, среди прочих свежих продуктов. Включая картошку.

Я сел рядом.

– Подворовываем свеженькое, капрал? – поддразнил я его, садясь рядом. Он достал ложкой пару зажаренных ломтиков и выложил на газету. Потом еще раз и еще, пока между нами не выросла внушительная горка умопомрачительно пахнущей картошки. Затем он слегка ее подсолил и протянул мне пару ломтиков.

– Как насчет соучастия в преступлении?

Широко улыбнувшись, я принял взятку. Отказаться было свыше моих сил.

– Только Стиву не говори, что лазил в его запасы, – предупредил я, подмигивая, и положил ломтик в рот. Это было ни с чем не сравнимое наслаждение. – М-м, вкуснотища. – Я прикрыл глаза, воображая, будто сижу на пляже. Не хватало только банки пива.

Тафф подбросил в миску свежей картошки. Мы сидели молча, думая каждый о своем, пока ломтики поджаривались.

И сейчас я вспомнил об этом, под свист северного ветра, задувавшего в бойницы. По ощущениям, было минус девятнадцать, если не хуже.

– Вот холодрыга, – пробормотал Тафф.

Насколько я мог судить, снаружи ничто не двигалось. Даже собачья стая затихла. Собак не было видно и не слышно там, где обычно они носились и играли между собой.

– Так недолго и задницу отморозить, – согласился я.

– Я ног уже под собой не чувствую, – пожаловался он. – Должен же быть какой-то закон, чтобы не дежурить в Новый год. Мне вообще теплая женщина сейчас положена.

– Тафф, тебе никакая женщина не положена, ни теплая, ни пьяная… с тобой ни одна не ляжет, не льсти себе. – Я рассмеялся собственной шутке, а Тафф показал мне средний палец.

– С Новым годом, – сказал я, выбираясь с дозорного поста наружу и направляясь к следующему.

Никаких фейерверков в честь праздника не было, только свист ледяного ветра и похрустывание ледяной корки под ногами. Я шел по двору базы, пар дыхания, вырывавшийся у меня изо рта, замерзал мириадами крохотных кристалликов под серебристой луной. Впрочем, никто и не ждал ничего особенного, Афганистан был не местом для праздников, и мы все это понимали.

Закончив обход постов, я заглянул в штабную комнату. Даже радист сидел, завернувшись во все теплое, что сумел достать, и с трудом переворачивал страницы книги задубевшими пальцами в митенках.

– Ну, что там, Пен? – спросил Джимми, пока я наскоро проверял журнал. Док сидел рядом с ним и, не снимая толстых перчаток, писал письмо. – Пока не родила?

– Пока нет, – ответил я. – Чуть позже еще раз схожу, проверю.

Я выпил чаю и вновь вышел в холодную ночь. Ветер стал еще сильнее, я постарался дойти до вольера как можно быстрее.

– Ну, и ночку ты выбрала, Джена, – пробормотал я себе под нос, застегивая молнию на куртке до упора. Мороз стоял невыносимый.

В вольерах стояла мертвая тишина, впору заподозрить, что все псы куда-то подевались. Я окликнул Наузада по имени и немного подождал, но он так и не вышел на зов из стоявшей в нише коробки, где было хоть немного теплее, чем снаружи.

– И правильно, я бы тоже не вылезал, – прокомментировал я в пустоту.

Аккуратно приоткрыв калитку, я протиснулся в загончик, отведенный Джене. Перчатки пришлось снять, чтобы справиться с узлом. Металл на ощупь казался ледяным.

Стараясь двигаться как можно тише, я прошел в ее кладовку. Налобный фонарик прорезал темноту. Я подсвечивал себе при каждом шаге – еще не хватало наступить на новорожденных кутят.

Картонную коробку для Джены я водрузил на ошметок старого ковра, который мы нашли в одном из домов, и выстлал старыми газетами и мятой бумагой – для тепла. Я понятия не имел, достаточно ли этого для собаки, приготовившейся рожать, но ничего другого у нас все равно не было, приходилось импровизировать на ходу.

Присев на корточки, я посветил в ящик.

– Молодец, Джена, – сказал я, когда обнаружил там двоих новорожденных щенков, прижимавшихся в брюшку Джены. Я положил фонарик сбоку, так, чтобы Джена могла видеть, что это я, потом потянулся и погладил ее по голове. Она лизнула мне пальцы, а потом принялась вылизывать своих малышей, как будто для того, чтобы продемонстрировать их мне в лучшем виде.

Я протянул ей половинку галеты, ее любимого сорта, лучший картон от военных производителей. Она аккуратно взяла его одними губами и сжевала.

– Умница. Можно я посмотрю? – спросил я, прежде чем протянуть руку к комочку черной шерсти.

Джена невозмутимо продолжила грызть галету. Я осмотрел щенка. Он почти не шевелился, глаза были наглухо закрыты. Я где-то слышал, что первые дни щенки вообще живут вслепую. Жаль, забыл уточнить у Лизы, когда мы говорили в последний раз.

Малыш был таким крохотным, что весь умещался у меня на ладони, короткая черная шерстка была бархатистой и теплой на ощупь. Я осторожно пощекотал ему животик и положил обратно в коробку, потом подтолкнул обоих щенков поближе к матери.

Я укрыл их старой футболкой, припасенной специально для этого. Если судить по все еще надутому пузу Джены, это было только начало.

Я снова почесал ее за ушами и поднялся.

– База, это 2 °C. Два новых голодных рта прибыло. Прием.