Возвращались к чаю они кружным путем, чтобы пройти через город и поискать карамель с начинкой от Монтгомери в витринах кондитерских. Однако они ничего не нашли, и мистер Стивенс решил, что мистер Монтгомери, видимо, поставляет свою продукцию только в Лондон и крупные города. Эрни был разочарован, но Дик радовался, что их маленький Богнор пренебрег сливочными орешками этого неприятного толстяка. Один за другим заходя в калитку “Прибрежного”, они продолжали обсуждать мистера Монтгомери, его шофера и орешки.

Для Мэри же приглашение мистера Монтгомери стало приятным способом отвлечься; оно принесло ей облегчение, потому что затянувшаяся неопределенность ее положения становилась уже невыносимой. После обеда она весь день ждала возможности отвести Дика в сторонку, посвятить его в свою тайну, договориться о вечерней прогулке и назначить место, где они должны расстаться и потом встретиться. Но эта возможность так и не представилась. На самом деле за обедом была минута, когда она набралась смелости рассказать отцу: он спросил, что это была за девушка, и, объясняя, что они когда-то работали вместе у мадам Люпон, Мэри чуть было не прибавила, что вечером собирается погулять с ней. Казалось совершенно естественным и закономерным, что они хотят встретиться снова, но, пока Мэри подбирала слова, разговор перешел на другую тему, и шанс был упущен.

И вот они сидели за чаем, до встречи оставалось всего несколько часов, но решения так и не было найдено. Разговор все время возвращался к мистеру Монтгомери, и Мэри машинально участвовала в нем, смеясь, когда смеялись другие, но все время думала о предстоящем вечере. Теперь оставалось только одно: сразу после чая она поднимется к себе в комнату и выдумает предлог, чтобы позвать Дика, – скажет, что… На этом ход ее мыслей оборвался.

Мистер Стивенс отодвинул стул и вытянул ноги. С чаем было покончено.

– А знаете что? Давайте сходим посмотреть на Пьеро сегодня после ужина.

Уж не витает ли злой дух расплаты над теми, кто хранит преступные тайны? Дух, который ждет удобного случая, чтобы вонзить пальцы в тонкую материю обмана и разорвать ее на части? А вдруг отец обо всем догадался и сказал это, чтобы помешать ей, – или, может, чтобы спасти ее? Но, посмотрев на него, она не увидела в его глазах ни тени умысла – только удовольствие от того, что он предлагает детям и жене весело провести вечер…

Она почти не узнавала собственный голос – он звучал так глухо и странно.

– Прости, папа. Утром я договорилась с Джессикой, что вечером мы с ней пойдем прогуляться…

Позолоченные часы под стеклянным колпаком на каминной полке делали все возможное, чтобы разогнать тишину слабым металлическим тиканьем. Мэри почувствовала на себе взгляды остальных членов семьи – любопытные, проницательные взгляды. – Прости, пожалуйста… Я не знала, что у тебя… что у тебя планы на вечер.

За окном под дребезжание велосипедного звонка проехал мороженщик; с другой стороны дороги, из “Платанов”, доносились слабые звуки граммофона, и Мэри съежилась на стуле. Когда ее отец заговорил, спокойствие и непринужденность его тона казались почти невозможными.

– А-а. Ну что ж, мы можем сходить и в другой раз.

– Мне ужасно жаль, папа…

– Не глупи! Почему бы тебе не погулять с ней для разнообразия? Мне она показалась очень милой.

Мэри не могла ответить – она только и сумела что поднять голову и улыбнуться. Она была так благодарна ему, что не находила слов.

Выйдя из-за стола, она сразу побежала к себе в комнату, достала из ящика лучшее платье и разложила его на кровати. Сегодня она уже доставала это платье сразу после обеда, но только посмотрела на него и виновато спрятала обратно. Теперь же оно осталось лежать на кровати, а на пол рядом Мэри поставила лучшие туфли и положила лучшие чулки. Она не стала закрывать дверь, когда спустилась вниз: больше она не чувствовала за собой вины, скрывать было нечего, платье лежало у всех на виду, и впереди ее ждал вечер со всеми его радостями и приключениями, от которых захватывало дух. Она никогда не забудет отцовского доверия: оно придало ей уверенности, и она испытала новое для себя чувство гордости. Подмигнув матери, отец сказал, что в Богноре после наступления темноты двум хорошеньким девушкам придется быть осторожнее, но что-то в его голосе показывало, что он не боится за нее. Вечер, казалось, стал светлее, и даже в мрачную комнатку Мэри заглянул случайный луч солнца.

Время между чаем и ужином пролетело быстро: мальчики отправились с мистером Стивенсом на прогулку по пляжу, а Мэри и миссис Стивенс пошли в город за подарком для миссис Хейкин. В течение недели они послали миссис Хейкин две цветные открытки: на одной был изображен пирс, на другой – стоящие в ряд бунгало, и “Кадди” на ней была помечена крестиком. Миссис Хейкин в ответ прислала открытку с набережной Темзы и сообщила, что Джо чувствует себя хорошо и прекрасно поет по утрам. Корм уже кончается, но до конца отпуска его должно хватить.

У них был обычай постоянно привозить ей какой-нибудь сувенир из фарфора с гербом города и выгравированной на нем надписью “Подарок из Богнора”. Каждый год они старались подобрать такую вещь, чтобы она сочеталась с предыдущими, и уже успели подарить ей две подставки для яиц, подсвечник, масленку, пепельницу и кувшинчик для сливок. В этом году они подумали, что фарфоровая подставка для гренков станет приятным сюрпризом для миссис Хейкин, и после долгих поисков нашли такую подставку в магазине недалеко от Лондон-роуд. По воскресеньям магазин был закрыт, но они решили зайти туда первым делом с утра.

Когда они возвращались в “Прибрежный”, уже сгущались сумерки – сумерки, которых Мэри ждала весь этот долгий солнечный день, иногда с напряженным предвкушением, а иногда с отчаянным страхом.

Холодный ужин прошел быстро, хотя и слегка затянулся из-за бутыли с имбирным лимонадом, причинившей Стивенсам некоторое беспокойство. Ее содержимое явно подходило к концу, и им пришлось немало побегать вокруг нее, тряся ее и наклоняя, чтобы наполнить стаканы. Но она не подвела и опустела очень вовремя; утром ее как раз должны были сменить на новую.

Эта задержка встревожила Мэри, потому что переодеваться она собиралась только после ужина. Хвастаться тем, что она готова к приключениям, было глупо: необходимость хранить тайну, по счастью, отпала, но, сядь она за стол в своем лучшем платье в цветочек, отец и мать могли бы расценить это как вызов. Это заставило бы их пожалеть о недавнем великодушном порыве и засомневаться в правильности своего решения. Она старалась скрыть свое волнение и говорила о вечере непринужденно, когда о нем упоминали родители.

Одеваться у себя в комнате, в мерцающем газовом свете, было странно; она никогда раньше не одевалась так в “Прибрежном”, потому что обычно после ужина ей нужно было только забежать к себе и нащупать в темноте плащ или шляпу. Это напоминало зимние вечера, когда по четвергам она одевалась у себя в комнате, чтобы пойти на танцы в Сент-Джонс-холл, – с той лишь разницей, что газовый рожок здесь висел очень далеко от зеркала и почти ничего не было видно.