– Не всегда. Бывает, я хожу с Диком – это мой брат. На набережной по вечерам хорошо.

– Зачем тебе таскать с собой брата? В дерзких, насмешливых глазах девушки было что-то настолько обезоруживающее, что Мэри ничего не могла ответить и просто рассмеялась.

Но за ее смехом скрывалось беспокойство; нечто до странности похожее на панику кричало ей: “Беги!”, а нечто совсем иное потешалось над ней и шептало: “Трусиха!”

– Знаешь что? – продолжала девушка. – Пойдем сегодня вечером со мной. Ты и не представляешь, как это весело!

Перчатка была брошена; могла ли Мэри – мыслимо ли это вообще – не подобрать ее и лишиться подруги, потому что ей было страшно? Набережная вечером – пылающие огни, темные заводи таинственного, манящего очарования, биение жизни… – Мне будет трудно выбраться. Понимаешь… моя семья…

– Не можешь же ты каждую минуту проводить с ними! Зачем тебе это? Почему бы не развлечься?

Девушка все еще смотрела на Мэри; ее глаза уже не насмехались, но взывали к мужеству, сулили веселье и приключения…

– Да просто скажи им, что встретила старую подружку.

Какое неизъяснимое очарование было в каждом ее слове – и какое мучительное, безнадежное бессилие ощущала Мэри! Ее начнут расспрашивать, что за подружка. Можно подумать, у Мэри есть десятки подруг, о которых ее семья не знает! Они спросят, не Мэгги ли это, потом – не Полли ли это, а когда услышат, что ни та и ни другая, замолчат и уставятся на нее ошеломленно и недоверчиво.

– Ты же работаешь, да?

– Да.

– Ну так скажи, что встретила девушку, которая раньше работала с тобой, – сойдет же?

– Но это… это вранье! – ахнула Мэри, и как только слова слетели с ее губ, она готова была прикусить язык: так глупо и по-детски это прозвучало.

– Вранье? Да ничего подобного. Врут, когда хотят выпутаться из передряги. А это совсем другое.

Мэри решилась, и даже если бы трудностей было во сто крат больше, она бы уже не отступила. Одна из бывших работниц мадам Люпон – звучит вполне убедительно.

– Какое имя мне им назвать?

– Джессика Маршалл.

– Хорошо. Тебя правда так зовут?

– Правда.

– А я – Мэри. Мэри Стивенс. Девушка кивнула, задумчиво посмотрела на нее и улыбнулась.

– Не переживай, – сказала она, – я не из тех, кто связывается с кем попало.

– Я не переживаю! – засмеялась Мэри.

– Вот и правильно! Но я серьезно – мальчики на побегушках меня не интересуют.

Обе рассмеялись, и девушка схватила Мэри за запястье и стиснула его.

– В девять часов сможешь?

– Да, подойдет.

– Отлично. В девять, около кондитерской у пирса.

– У входа справа?

– Да.

– Договорились. Они поднялись, и девушка улыбнулась, глядя на нее сверху вниз. Она была на голову выше Мэри – высокая, как парень.

– Ну, тогда пока! До девяти! – И она, помахав рукой, зашагала по пляжу к своей купальне.

Когда Мэри медленно подошла к “Кадди”, остальные уже переодевались за закрытыми дверями.

– Кто это был? – нетерпеливо спросила миссис Стивенс, приподнимаясь в шезлонге.

– Да просто подруга, – сказала Мэри.

Она села на ступеньки и принялась медленно развязывать шнурки своих купальных туфель. Ей хотелось, чтобы остальные вышли поскорее: в полутьме, спрятавшись от слепящего солнца, будет легче думать. Она знала, что их видели вдвоем, потому что, вставая, взглянула на “Кадди” и заметила отца и мать, которые, о чем-то переговариваясь, с любопытством всматривались в толпу.

Но сейчас это почти не имело значения: мелкие неприятности быстро отступают в тень больших. И сама встреча с этой девушкой, и неловкость от того, что родители видели, как она разговаривает с незнакомкой, – все это теперь ничего не значило по сравнению с непреодолимыми препятствиями, заслонившими все остальное.

Она была слишком взвинчена, чтобы мыслить трезво и разумно; ею владело только одно безотчетное желание – желание вскочить на ноги, броситься за девушкой и сказать ей, что она все-таки не сможет встретиться с ней вечером на пирсе. Каким-то необъяснимым, пугающим образом ее новая знакомая унесла с собой весь дух романтики и приключений, который таил в себе этот вечер, оставив одни лишь опасности и многочисленные трудности.

Как она расскажет семье? Когда она грелась на солнце рядом с этой очаровательной девушкой, все казалось до нелепости простым и естественным – она просто скажет, что встретила подругу и собирается с ней прогуляться, и непринужденно обронит: “Пока! Я ненадолго”.

Но теперь, когда она сидела, развязывая шнурки туфель, до нее с ошеломляющей ясностью дошло, что отец и мать обо всем догадаются – и тогда что-то должно будет случиться. Они не станут мешать ей, и отец не запрет ее в спальне, как это происходит в книжках; он просто посмотрит на нее круглыми серыми глазами и скажет: “А… Ну ладно”, – и между ней и ее семьей безмолвно и неумолимо разверзнется пропасть – пропасть сомнений и подозрений, которая никогда не исчезнет, и ничто уже никогда не будет таким, как прежде…

Приятные воспоминания о тихих вечерах с семьей всплывали в памяти, дразня ее: безмятежные, беззаботные времена, совместные прогулки по набережной. Как могла она считать их скучными и с обидой и завистью посматривать на компании хихикающих молодых людей и девушек в полумраке? Это были такие счастливые вечера…

За ее страхами скрывалось болезненное разочарование. Первые мгновения, проведенные в обществе этой девушки, были полны почти невыносимого восторга, но потом, к огорчению Мэри, их дружба неожиданно свернула на опасную тропинку. Если бы только они могли просто отправиться на тихую прогулку вдоль побережья! Если бы только они могли посидеть где-нибудь наедине и спокойно поговорить в сгущающихся сумерках, чтобы лучше узнать друг друга! Пусть эта девушка унесла с собой смелый дух романтики и приключений, но у Мэри остались восхищение и желание встретиться с ней снова, которые становились все сильнее с каждым мгновением. Никогда прежде она не испытывала такой отчаянной решимости завоевать дружбу другого человека; в глубине души она ничуть не сомневалась, что стоит только руку протянуть, и ее ждет драгоценная дружба на всю жизнь, которая изменит все и подарит ей невообразимое счастье…

– Да ты вся белая! Вытрись, дорогая, и завернись в полотенце. Как же они долго!

Мэри заставила себя вернуться в реальный мир, на переполненный пляж, к встревоженному голосу матери.

– Со мной все в порядке, мам!

– Тебе точно не холодно?

– В такую погоду – и холодно? Дверь “Кадди” приоткрылась на несколько дюймов, показалась голая рука, и на террасу с влажным шлепком упал мокрый купальный костюм.