Катя вернулась в пресс-центр и до обеда занималась текучкой – просматривала сайт главка, созванивалась с интернет-изданиями и затем занялась «юбилейным» очерком к дню образования кадровой службы, расписывая во всех подробностях прелести и тяготы жизни кадровиков. Ей было невыносимо скучно, и она терзалась мыслями, что место ее сейчас не здесь, а в Новом Иордане, где, как ей представлялось, происходят какие-то важные события.

Надо сказать, что в предчувствиях она не ошиблась. Но обо всем ей предстояло узнать гораздо позднее. А пока она вяло шлепала по клавиатуре ноутбука, вымучивая из себя фразы во славу кадровикам-полицейским для ведомственного издания «Щит и меч».

В половине третьего она не выдержала и снова отправилась в управление розыска. Гущин оказался на месте. Сидел за столом, уткнувшись в бумаги.

– Федор Матвеевич, я до сих пор здесь, вы мне назначили зайти на двенадцать часов. Я уже хотела ехать обратно, в район…

– Тут тебе не у дантиста в кабинете, где все по часам расписано, – Гущин отмахнулся. – Они люди тоже занятые, Ашкенази сегодня в процессе сидит, звонил – извинялся, они с американцем приедут, как только Ашкенази освободится.

– Я не понимаю, а кто это такие?

– Если хочешь что-то узнать, спроси не у того, у кого ты хочешь узнать, а у его врага, – Гущин сдвинул на нос очки. – Нужна информация о благотворителях? По поводу депутата и его жены мы законом по рукам и ногам связаны – тут тебе ни гласных ни негласных оперативных мероприятий. А в отношении «Веста-холдинг» и ее хозяина Владимира Галича я предпочел обратиться к так называемой «противной стороне». Они ж из судов не вылезают, так вот я решил пригласить на беседу адвокатов их соперников по бизнесу. Так что ждем. Ты-то дело вчера смотрела? И что там?

Катя доложила коротко. Дело об убийстве старшего брата Владимира Галича старое, нераскрытое и явно никак не связанное с событиями в Новом Иордане. Гущин, казалось, не слушал ее, шурша бумагами.

Она снова вернулась в пресс-центр и работала над очерком. Закончив, она отправила его по электронной почте и хотела было зайти к своему начальству – доложиться и напомнить, что завтра она все еще в командировке в Новом Иордане, как вдруг у нее запищал мобильный. Короткое SMS от Гущина: заходи.

Когда это шеф криминальной полиции рассылал эсэмэски? О времена!

В приемной у дверей кабинета Гущин встречал двух импозантных мужчин в черных безукоризненных костюмах от Армани с дорогими кожаными портфелями в руках. Долговязый, молодой был американским барристером мистером Сильверстоуном, а полный и постарше, в очках, – заместителем председателя адвокатской гильдии Леонидом Ашкенази. С этим последним полковник Гущин встретился как со старым приятелем.

– Мое почтение новообразованной полиции, – Ашкенази оглядел приемную. – Давненько я тут у вас не бывал, ах, Федор Матвеевич, дорогой, а помните, как четверть века назад мы с вами по делу об ограблении Ювелирторга сражались? И все-таки я тогда оказался прав.

– Правы, мы потом других задержали, банду из Сургута, а все потому, что ваши доводы, Леонид Яковлевич, уже тогда, в пору нашей с вами молодости, отличались логикой железной. И я оценил ваш совет, – Гущин разливался соловьем – басом на всю приемную.

– Это потому, что вы умели слушать и не воспринимали в штыки слова адвоката подозреваемого, – вторил Ашкенази. – Ах, молодость-молодость! Очень рад встрече, вот это мой американский коллега, так вы нас по поводу каких-то неприятностей с «Веста-холдингом» вызвали? Что, и полиция против них дело возбуждает?

– Скажем так – и да и нет, но насчет неприятностей, это вы метко отметили. Прошу в кабинет – мистер Сильверстоун, устраивайтесь поудобнее, – толстый Гущин плыл по кабинету как облако, расшаркиваясь и сияя улыбками. – Екатерина, ты за компьютер, записывай.

Катя прошмыгнула следом и устроилась на конце совещательного стола, где уже был предусмотрительно раскрыт новенький ноутбук.

– Чем больше неприятностей у «Весты», – адвокат расположился в кресле рядом с американцем, – тем нам это слышать приятнее.

Американец закивал, он хорошо понимал по-русски, но в беседе почти не участвовал, лишь изредка обменивался с Ашкенази короткими взглядами, словно давая «добро» на ответы на задаваемые вопросы.

– По поводу судебных споров я вас донимать не стану, я и сам только по прессе с этим знаком, – Гущин потер подбородок. – Мы тут по одному делу столкнулись с упоминанием холдинга в качестве благотворителя. Крупные пожертвования и целевые гранты, и непонятно, почему, как и что.

– А у них сейчас вообще с финансированием никакой ясности. В финансовых вопросах – полный хаос. Бесконтрольная трата средств из основных фондов, потеря контрактов. Сплошное мотовство и убытки. Против этого и выступают наши клиенты. Они основывали эту компанию много лет назад вместе с Марком Галичем, и тогда среди компаньонов царило полное согласие. Но когда Марк умер и остался его сын, стало просто невозможно вести бизнес! – Ашкенази снял очки и протер их. – Мотовство и убытки! Наследник швыряет деньги, они уплывают неизвестно куда. Вот ваша контора этим даже заинтересовалась, а уж финансовая служба компании давно об этом в набат бьет. Галич-младший тратит средства так, словно они его, а ведь до сих пор он и прав-то особых на все не имеет.

– То есть?

– По завещанию его отца ему выделен собственный капитал, а компания находится в совместном управлении и перейдет под его полный контроль лишь тогда, когда он выполнит главный пункт отцовского завещания – оставит наследника, то есть когда у него появится ребенок – сын или дочь. А он с этим что-то не торопится. После смерти его отца прошло уже немало времени. А что мы имеем в активе? Лишь его развод.

– Но он парень-то вроде как молодой еще, – хмыкнул Гущин. – Дети в его возрасте – дело наживное.

– В завещании его отца указан срок – три года. Этот срок скоро истекает, и тогда у него не будет уже никаких прав. Марк, его отец – а я знал его очень хорошо и любил, – придавал этому огромное значение – наследственный переход капитала, компании. Иначе, говорил он, здесь у нас все растащится по кускам мгновенно. И дело всей его жизни, а он был великим программистом и очень хорошим бизнесменом… дело всей его жизни… ах, что говорить, вы сами лучше меня знаете, Федор Матвеевич, как у нас умеют воровать и растаскивать по кускам, когда нет хозяина.

– У него ведь горе какое приключилось в прошлом, парнишка погиб…

– Старший сын – Борис, такой хороший мальчик, надежда Марка во всем, – Ашкенази покачал головой. – Убили в Измайлове во время драки. Что же вы тогда дело не сумели раскрыть? Такое горе. Младший Володя, к счастью, не пострадал. Это явилось для Марка утешением, однако… Слабое это было утешение.

– Слабое? Почему? Сын ведь.

– Владимир не родной его сын, а приемный. Никогда из этого тайны не делалось. Владимир из так называемых «детей Чернобыля». Родился после аварии, родители его погибли. Марк Галич разрабатывал в то время компьютерные программы для АЭС. Никакой их вины в аварии, конечно, не было, но он чувствовал себя ответственным. И он умел брать на себя чужую боль и обязанности – как мужчина. Они с женой усыновили мальчика в годовалом возрасте в больнице закрытого типа. Через несколько лет жена Марка умерла от рака, и он остался с двумя сыновьями. Владимир и радовал его, и огорчал – у него редкие способности к программированию, к математике с детства, что-то еще такое, почти экстрасенсорное. Он без пяти минут – вундеркинд, но у него плохое здоровье. Это неудивительно, учитывая его историю. Когда Марк потерял Бориса и у него остался Владимир, то, я думаю, он осознал, что такое сын родной и сын приемный. Да к тому же отягощенный чернобыльской наследственностью. Вот почему встал так остро вопрос о детях, о здоровых детях… О рождении здорового ребенка, наследника, если, конечно, Владимир способен его дать.