злобно уставился на Нолу. Телохранитель за его спиной негромко кашлянул:

– Это вроде как восполняет недостачу, ваша милость.

Куспар обернулся:

– Я что, тебя спрашивал, Улнар?

– Извините, ваша милость.

– Держи свою вонючую пасть на замке!

Последовало минутное замешательство. Телохранитель заметно напрягся, и Ноле даже показалось, что вот сейчас этот амбал преподаст Куспару урок хороших манер, но, судя по всему, Улнар вспомнил о щедром жалованье и воздержался от применения грубой силы.

– Будет исполнено, ваша милость, – кротко сказал он и ссыпал монеты обратно в мешочек. – Прошу прощения.

Куспар снова обернулся к Ноле. В его взгляде блеснули те же алчные искорки, которые Нола впервые увидела, когда пришла к нему в особняк попросить ссуду. Тогда она решила, что он просто похотливый козел, но на самом деле это была алчность. Чистая, неразбавленная жадность.

– Если я проинспектирую все твое хозяйство и выявлю скрытые доходы, то Улнар переломает все пальцы тебе и твоей сестренке. Ты заключила договор с бароном, и нарушать его – очень серьезное преступление.

– Я знаю, ваша милость. Если хотите, проверьте мою отчетность.

– Ссал я на твою отчетность. Я ни одной мелочи не пропущу, ясно тебе? Эшлин Мальграв и ее цепной пес Бершад давным-давно свалили отсюда, так что заступаться за простолюдинов больше некому. Судя по тому, как идет война, сюда они больше не вернутся. Так что я беспрепятственно отправлю сюда десяток своих людей, пусть поднимут тут все половицы и покопаются у тебя на чердаке. Пусть выяснят, где ты тут денежку на черный день прячешь. Понятно?

Да, Ноле все было понятно. Даже лучше, чем хотелось бы.

– Мои половицы в вашем распоряжении, ваша милость. Но дела в таверне будут плохи, если посетителям негде будет хлебнуть пивка.

Куспар фыркнул, вылакал остаток пива, рыгнул и смачно харкнул на пол.

– Не знаю, где ты раздобыла эти деньги, мерзавка, но теперь тебе придется отдавать мне столько же каждый месяц, хоть из жопы высирай. Иначе твоя таверна станет моей. Вот тогда я тебе припомню, как ты тут умничала. Я вас обеих по миру пущу.

Он встал, сгреб мешочек с монетами и направился к двери.

Сестренка выскочила из-за стойки так стремительно, что Нола не успела ее остановить.

– Барон Сайлас вернется! – выкрикнула Гриттель.

– Точно знаешь, паршивка? – с гаденькой ухмылкой спросил Куспар.

– Да. Перед отъездом он был у нас в таверне. Мы угостили его ливенелем. Барон Сайлас обещал вернуться и защитить нашу таверну от таких, как ты.

– По-твоему, демон Гленлокского ущелья согласен служить за кружку ливенеля? – осклабился Куспар. – Буду иметь в виду. – Он снова натянул перчатки и напыщенно помахал рукой. – До следующего месяца, курочки мои. Продолжайте нести серебряные яйца.

Когда он наконец убрался, Нола заперла входную дверь и прошипела на ухо сестре:

– Зря ты это сказала.

– Почему зря? – удивилась Гриттель. – Ведь барон Сайлас обязательно вернется. Он нам поможет.

– Мы должны помогать себе сами. А если перечить барону Куспару, то делу не поможешь.

– Ты его тоже не особо улещала.

Нола усмехнулась и взъерошила сестре волосы:

– Пойдем-ка спать.

Нола и Гриттель спали на чердаке над таверной.

Год назад они устраивались на ночлег в тесноте, среди ящиков с припасами съестного и фруктов. Каждую ночь Нола засыпала, дыша запахами свежего хмеля и ароматного сыра.

Теперь на опустевшем чердаке места хватало, так что и Нола, и Гриттель спали на отдельных подстилках.

– Дофтатофно? – спросила Гриттель, старательно жуя зубной прутик.

– Нет. Пожуй еще хотя бы минуту.

– Я и так уже целую минуту жую.

– Нет, всего двадцать секунд, – возразила Нола. – А надо еще минуту, не то все зубы почернеют, как у Джакелла.

Гриттель с тяжелым вздохом сунула прутик в рот и снова принялась жевать.

Плоды со всех лаймовых деревьев в окрестностях Заповедного Дола давным-давно обобрали дуболомы и люди, но лаймовых прутиков для чистки зубов по-прежнему было в достатке.

Пока Гриттель возилась с прутиком, Нола рассматривала папирийскую подзорную трубу, полученную у Келлара в обмен на остатки рыбы. Раздвижные части трубы были обвиты старой бечевкой. В глубине души Нола жалела, что согласилась взять бесполезную вещицу в счет платы за рыбу. Что ж, после войны надо бы продать подзорную трубу кому-нибудь из коллекционеров побогаче, с солнечной стороны канала. Там любят всякие заморские штуковины и дают за них хорошую цену.

А пока труба у Нолы, можно ею воспользоваться.

Из большого чердачного окна открывался вид на весь город. Нола приподняла оконную створку, подперла ее палкой и выглянула.

Ночь выдалась тихая. Дряхлая старуха толкала тележку по Канальной улице. На мосту сидели два воина в закатанных до колен штанах и болтали ногами в воде. У одного не было руки, а рядом с другим лежали костыли. Чуть погодя воин вытащил ноги из воды, и стало ясно, что у него оторвана ступня.

Нола навела подзорную трубу на дальнюю сторону канала, где жили богатеи и благородные.

Там стояли красивые, побеленные свежей известкой дома, лавки и особняки с каменными стенами и крышами из сланцевой черепицы, а не из подгнившей от дождей соломы.

Нола, изнывая от жалости к себе, перевела трубу на особняк барона Куспара под крепостной стеной – прямо-таки трехэтажный дворец из красного кирпича. Во дворике за особняком поблескивали огоньки костра. Похоже, слуги Куспара сегодня готовили козлятину. Отец Нолы когда-то разводил коз на ферме к северу от Заповедного Дола. Одна коза давала столько молока, что семья целый месяц не знала голода.

У Куспара не было ни жены, ни детей, но делиться жареной козлятиной он ни с кем не собирался.

Повар вышел из кухни приправить мясо какими-то пряными травами. В раскрытую дверь кухни виднелись горшки, полные риса, зерна и специй. На потолочных крючьях висели связки копченой рыбы, а в углу стояла корзина лаймов. У Нолы заурчало в животе, по коже побежали мурашки.

– Вот сволочь, – пробормотала она.

Гриттель закончила чистить зубы, аккуратно положила прутик на тряпочку, подтащила свою подстилку поближе к Нолиной и уселась поудобнее; она всегда так делала, хотя на чердаке давно хватало места на двоих.

– Расскажи мне сказку на ночь, – попросила сестренка.

Нола строго посмотрела на нее:

– Вот накажу тебя за то, что грубила барону Куспару, – на целую неделю останешься без сказок.

– Ой, не надо! – горестно воскликнула Гриттель. – Ну пожалуйста…

Нола вздохнула. Отец не одобрил бы такое мягкое обращение с Гриттель. Он был человеком сурового нрава и не терпел непослушания. Больше всего его заботило благосостояние семьи. Нолу тоже это заботило, но ей не хотелось посвящать