– Он скоро будет здесь, – сказал я, превозмогая боль.

– Правильно! – саркастично заявил Вош.

Он решил, что я говорю об архангеле, но он ошибся.

Опираясь спиной на стену, я медленно поднялся на ноги и заковылял к выходу из пещеры. Меня никто не преследовал. Вош, Куница и Плосколицый Номер Два продолжали спорить о Боге.

На берегу бухточки я упал на колени, закашлялся и почувствовал, как рот наполняется кровью. Я пополз к ступеням. До меня доносились голоса спорщиков. Они звучали то тише, то громче. Есть Бог или нет Его? Если есть, то чем Он там наверху занят? Почему Он ничего не делает здесь, внизу? Звезды освещали черное небо и не давали ответа.

Я начал медленно карабкаться вверх по ступеням.

Он придет. Я знал, что придет.

И я хотел быть там, когда он появится.

Вертолет прилетел с востока, его темный силуэт нарисовался на фоне багрового солнца.

Я ждал его на краю скалы. В трехстах футах внизу прилив разбивал волны об острые камни, которые торчали из воды, как зубы дракона в моих снах.

Вертолет приземлился. Я встал. Я потерял слишком много крови и простоял бы не долго.

Из вертолета выпрыгнул высокий худой мужчина в дорогом костюме и с черной тростью в руке. За ним выпрыгнул высоченный седой субъект с лицом бладхаунда и непропорционально большими кистями. И наконец, следом за ними появилась стройная голубоглазая блондинка.

Все трое, петляя между белыми камнями замка короля Артура, пошли в мою сторону.

Я поднял руку. Они остановились.

– Альфред, – произнес Нуэве, – ты ждешь нас?

– Нуэве, – сказал я, и это слово аукнулось свирепой болью в груди, – перестань задавать вопросы, на которые и так знаешь ответы. Люди решат, что ты туп.

Силы покинули меня. Я опустился на колени. Сэм рванулся вперед, и если бы он не подхватил меня, я бы точно разбил лицо об острые камни. Сэм уложил мою голову себе на колени и длинными пальцами ощупал рану.

– Запускайте двигатель! – крикнул он Нуэве. – Ему надо срочно в больницу!

– Нет, – сказал я.

Он недоуменно уставился на меня.

– Альфред, мы забираем тебя в штаб-квартиру. Директор Смит договорилась о твоем личном выступлении перед советом.

– Нет, Сэм, – повторил я. – Я приду на совет… начну упрашивать не использовать меня для создания идеальной армии… возможно, они согласятся, но это не значит, что потом не передумают… или не вмешается какой-нибудь жаждущий власти урод… – Я глянул на Нуэве. – Меня схватят, лоботомируют и выкачают кровь для крошки СОФИИ. Или они вдруг решат, что я слишком опасен для мира, и нажмут на кнопку…

У меня перехватило дыхание. Я много времени провел в руинах Камелота. Иногда это заканчивалось хорошо, иногда – плохо. Чем кончится сейчас, я не знал, но не сомневался в должном.

– А если АМПНА не создаст СОФИЮ, то это сделает кто-нибудь другой.

– Ты этого не знаешь, Альфред, – сказал Сэм.

– Сэм, послушай меня. Почему у нас есть атомные бомбы? А? Потому что это возможно. Потому что мы в состоянии их сделать. Где-нибудь когда-нибудь, рано или поздно, кто-то захочет использовать меня для СОФИИ. Потому что это осуществимо. Потому что сможет.

Сэм заплакал. Я никогда не видел его плачущим. Большинство людей, когда плачут, становятся безобразными. Сэмюэл был уродлив изначально и теперь стал по-настоящему страшным.

– Альфред, ты помнишь Дверь Дьявола? Помнишь, что ты мне сказал, когда я был уверен, что надежды нет? Ты должен идти вперед, Альфред. Сделать один маленький шаг. Всего один…

Запустили двигатель, но звук долетал до нас глухо, как через подушку. Лицо Сэма начало расплываться. Я постепенно ускользал в то самое место, где нет ни центра, ни границ, а есть только белый свет. Это не дом, но там чувствуешь себя как дома, в тепле и уюте, и нет никакого тебя.

– Вот в чем дело, – проговорил я, и Сэму пришлось нагнуться, чтобы услышать. – Вот как оно обстоит, Сэм. Сражаясь с Могаром и демонами, я думал, что спасаю мир, но главным был тогда не мир, а я сам. Сейчас… – Я закашлялся и заставил себя проглотить заполнившую рот кровь. – Сейчас я думал, что спасаю себя. Но все наоборот, я ни при чем. Мир – вот что главное. Я собираюсь спасти мир, Сэмюэл. И больше это сделать некому.

После этого я перестал его видеть. Но я увидел замок и неразбросанные, покрытые лишайником камни – жалкие тени былого. Я узрел их изначальными: белоснежные стены и башни поднимались к небу, а на бастионе стоял рыцарь в сверкающих доспехах, который воздел меч, приветствуя меня.

По ту сторону белого пространства кричал Сэмюэл:

– Да не стойте вы там! Помогите отнести его в вертолет! Помогите мне!..

Рыцарь на бастионе склонил голову.

В лишенной центра белизне я взбираюсь по склону из битых камней и острых как бритва кристаллов.

«Я признаюсь Всемогущему Богу…»

Израненный в кровь, я доползаю до вершины. Там растет высокая трава, ласкающая мои пальцы, пока я иду к голому тисовому дереву.

«…и святому архангелу Михаилу…»

Под раскидистыми ветвями стоит человек. Он похож на Барни Файфа из старого шоу Энди Гриффина.

– Эл, – говорит дядя Фаррел, – а я уж тебя заждался.

«…и всем святым, и тебе, Отец…»

Дядя крепко меня обнимает. Он только притворяется, что сердится. За его плечом я вижу высокого, седого как лунь мужчину, который стоит в ярко-зеленой весенней траве.

Я склоняю голову и опускаюсь на колено перед последним рыцарем.

«…я грешил и в мыслях своих, и в словах, и в делах…»

– О Альфред, – ласково произносит Беннасио. – Это я должен преклонить перед тобою колено.

«…я много грешил по своей вине, по своей вине, по своей тягчайшей вине».[29]

Я трижды ударяю себя в грудь после каждого признания.

Беннасио помогает мне встать, и я вижу за ним золотую дверь, а возле нее – крупного мужчину с гривой развевающихся волос.

«И я молю тебя…»

Отец улыбается, поднимает руку, и на порог выходит женщина. Она принимает его ладонь, и они стоят, не двигаясь с места. Они не идут ко мне, но ждут.

Мама заключает меня в объятия, и это не призрак. Я чувствую ее. Я вдыхаю аромат ее волос.

Они окружают меня. Беннасио смеется, треплет меня по плечу и зовет:

– Идем, Альфред Кропп! Ты же не хочешь опоздать на пир!