Роль нового апологета Игги взял на себя другой лос-анджелесский персонаж, у которого были свои серьезные проблемы. Дэнни Шугермен с четырнадцати лет крутился в штаб-квартире The Doors, иногда писал что-то для Creem, издавал на мимеографе собственный фэнзин Heavy Metal Digest и уже замахнулся на большую карьеру в шоу-бизнесе, став менеджером бывшего клавишника The Doors Рэя Манзарека. Игги нужны музыканты: что может быть лучше, чем взять его под крыло и объединить с Манзареком? Замечательный план, правда, сам Шугермен уже подсел на наркотики и далеко не обладал той эмоциональной зрелостью, которая позволила бы справиться с двадцатисемилетним артистом.

К весне 1974 года Джим уже время от времени репетировал с группой Манзарека на Уандерленд-авеню, в двухэтажном испанском домишке из кирпича-сырца: это был офис и репетиционная база Манзарека, а также жилище Шугермена и все чаще – Джима, которого Манзарек одно время содержал. Они неплохо ладили; в Джиме Остерберге Манзарек нашел хорошо воспитанного интеллектуального собеседника, а в Игги Попе высоко ценил «дионисийское начало». Вокруг них собрался небольшой ансамбль модных голливудских музыкантов: братья Сэйлсы – барабанщик Хант и басист Тони, неистовые сыновья комика Супи Сэйлса (они профессионально выступали дуэтом с хантовых четырнадцати лет), а также Найджел Харрисон, оставшийся не у дел с тех пор, как развалился и погорел проект Майкла Де Барра Silverhead. Работали над сложным приджазованным материалом в духе дорзовских “Riders On The Storm”. Манзарека особенно восхищала способность Джима импровизировать слова, материал выстраивался в рекордные сроки. В числе песен были “Ah-Moon’s Café”, про странных персонажей в кафе “Venice”, любимом заведении Джима Моррисона, и “Line 91” (автобусный маршрут Венис-бич – Голливуд). Манзарек считал Джима приятным, интеллигентным человеком – пока он не начинал «игговать» (Iggy out). По мнению Манзарека, это был шанс освободить Джима Остерберга, с его вокальными возможностями и высоким интеллектом, от его взбесившегося альтер эго. Но Игги, как оказалось, так просто не возьмешь.

«Иггование» проявлялось в разных формах, но неизменно требовалось одно: чтобы кто-то пришел и спас. Типичный пример – поездки на север, в Сан-Франциско, где он тусовался с собственным фан-клубом «Поп-патруль», состоявшим из завсегдатаев “Bimbo’s”и «Кокеток». Возвращался он оттуда, как правило, «феминизированным», по выражению Дэнни Шугермена: в макияже и платьице, с перекрашенными в черный волосами. Ладно бы платье, главное, что сан-францисские почитатели накачивали его героином и кваалюдом. Как-то раз Манзареку позвонил Шугермен, умоляя поехать с ним вместе в голливудскую тюрьму, чтобы выкупить нового вокалиста. Прибыв туда, они обнаружили среди обычного контингента, торчков и шлюх, Джима Остерберга – в длинном платье, босиком, с размазанной вокруг глаз тушью, бормочущего какую-то чепуху. Необходимая сумма была только у Манзарека, и он его выкупил.

«Иггование» проявилось и в общении с Биби Бьюэлл, которая прилетела к нему в апреле и повезла в арендованной открытой машине в “Hamburger Hamlet”. Пока машина заправлялась, Игги успел насыпать на туалетный бачок полосочку чего-то, что она сочла кокаином и мигом занюхала, – и только тогда он сообщил ей, что на самом деле это героин. Они поехали к Бену Эдмондсу, где Биби тошнило в ванной, Джим заботливо мыл ее, а Бен кричал из гостиной: «Вы мне сейчас водопровод забьете, черти!» Джим пытался извиняться, но Биби послала его подальше (“Go fuck yourself”), села в машину и уехала.

Еще один характерный трюк: заявиться на репетицию с опозданием на два часа, причем совершенно голым. Иногда это случалось, когда Рэй прослушивал нового музыканта, например Дика Вагнера, бывшего гитариста Элиса Купера. В другой раз Дэнни Шугермен уговорил Клайва Дэвиса приехать послушать, какой у Рэя замечательный новый состав. Дэвис приехал, как договаривались, в два часа дня и стал беседовать с Рэем. Игги нет. Беседуют час, другой – Игги нет. «Наконец становится пять часов, у Рэя уже кончились все дорзовские байки, – говорит Найджел Харрисон. – Вдруг подъезжает желтое такси, что в Лос-Анджелесе редкость, и вот он Игги – в одних трусах и совершенно обшарабаненный».

Клайв Дэвис глянул на Манзарека и улыбнулся: «Да, Рэй, некоторые вещи никогда не меняются».

Рэй Манзарек усматривает за поведением Джима и Игги простую психологическую мотивацию. «Вопрос стоит так: кто ты такой? То есть: я Игги Поп, безумный дикарь и любимец «Кокеток», или я Джим Остерберг, хороший поэт, хороший певец? Он должен был выложить обе личности перед Клайвом Дэвисом и сделать выбор. А я думаю, чем такой выбор, легче вообще не появляться».

Иногда Джим ночевал на Уандерленд-авеню, а иногда где попало. Несмотря на дикие перепады настроения и эксцентричные выходки, он, как правило, хорошо знал, что сойдет с рук, а что нет. Некоторые считают, что, несмотря на мутное состояние, он попросту использовал Манзарека и Шугермена, пока не подвернется что-нибудь получше. «Он часто лыка не вязал, – говорит журналист и продюсер Харви Куберник, который несколько недель вписывался в одном доме с Джимом, – но иногда было впечатление, что наблюдаешь за Роммелем, расставляющим танки». Куберник жил в Лорел-Кэньоне у своего приятеля Боба Шермана, и Джим интуитивно понял, что Куберник с Шерманом мечтают попасть в музыкальный бизнес. Не то чтобы он их использовал, но явно хмурил, и когда он весело встречал Шермана словами: «Эй, Боб, пошли по мясу и пиву!», – Шермана совершенно не расстраивал тот факт, что платить за угощение в “Harry’s Open Pit BBQ” на Сансет-бульваре опять придется ему.

К лету 1974 года Манзарек не скрывал, что собирается продюсировать альбом Игги, он говорил об этом журналу Rolling Stone, а Шугермен старался представить своего нового подопечного ответственным, исправившимся человеком – несмотря на массу доказательств обратного. В июне и июле Игги пару раз выступал на концертах Манзарека в “Whisky”, пел старые вещи The Doors – “LA Woman”, “Back Door Man” – и выглядел на сцене вполне прилично, а вне сцены – потерянно и печально. Однажды ночью рок-фанат Джим Пэрретт и его жена Диди увидели, как со ступенек “Whisky” скатился клубок из рук, ног и розового меха. Ударившись оземь, он развернулся, подскочил и обратился к ним с широкой улыбкой: «Привет, я Игги!» Через пару дней он подкатил к Диди за кулисами: «Хочешь, сальто сделаю?» – и сделал, а потом по-детски хвастался: «На самом деле ничего особенного, двойная фигня». В другой раз Ким Фаули пригласил Игги представить на сцене “Whisky” свое последнее детище, The Hollywood Stars. Игги, в своих розовых перышках, велел барабанщику играть ритм и разразился импровизированным монологом: «Я не любил The Hollywood Stars, я любил The New York Dolls, но я услышал, как они играют “Satisfaction”, и теперь я хочу с ними спать». Толпе понравилось, но скоро стало ясно, что уходить со сцены он не собирается; тщетно техники The Hollywood Stars пытались отодрать его от микрофонной стойки – группе пришлось сдаться и позволить ему спеть пару номеров. После концерта, с одутловатым, помятым лицом, он опять подъехал к Джиму и Диди: «Хотите, покажу, что у меня в штанах? Фотографируйте сколько хотите и посылайте в Лондон. Меня там любят, денег заработаете».

Пэрретты взяли у Джима интервью для своего фанзина Denim Delinquent; говорил он вполне адекватно, но настроение у него было подавленное и пораженческое, одна надежда, что возьмут в возрожденный состав The Doors. «Он казался таким ранимым, хотелось обнять его, защитить, несмотря на все попытки храбриться», – говорит Джим Пэрретт; он почувствовал, что Игги рассердился на то, как представлен в этом интервью, но ничего не мог поделать.