— Тяга к прекрасному, — усмехается он, качая головой, — Нет никакой тяги. Ты сама все придумала и раздула до размеров катастрофы.

— Точно. Я же знатная выдумщица. Фантазерка, твою дивизию. А то, что у тебя там бабы на коленях елозили и пальцы в рот совали — это мне приснилось. И то, что ты врал по-черному — тоже показалось, да?

Боже, зачем мы к этому возвращаемся? Зачем?

— В тот день я был неправ, — твердо произносит он, — поймал эйфорию из-за удачной сделки и поддался общему настроению.

— Ого, это что-то новенькое. Влад Великолепный признал, что был неправ. — перевожу взгляд на окно, — сейчас, наверное, снег с коровьими лепешками пойдет, а я как назло зонтик забыла.

— Да, признаю, — чеканит по слогам, — в отличие от тебя!

— И в чем же я не права? — складываю руки на груди.

— Тебе весь список выкатить, или главного пункта достаточно? Того, что ты, как полоумная носилась со своими стажировками? Забив на все остальное.

— Так я отказывалась, Влад. Представляешь? От шести стажировок. И от изначально Ранффа отказалась, несмотря на то, что хотела туда до одури.

— Я заметил, — хмурится он.

— Письма показать? В ящике так и валяются, на память. Я, ведь, была готова все бросить и остаться с тобой.

— Так почему не осталась?

— Ты сейчас серьезно, Влад? За эти годы так и не понял, почему я уехала.

— Я пытался.

— Ух ты. Уже прогресс. Пытался он. Видать, не получилось, да? В голове так и не уложилось, почему тебя такого распрекрасного кинули?

— Это-то я как раз понял и даже принял… — мрачно отвечает он, — но вот остальное принять так и не смог.

Остальное… Я не хочу думать о том, что он имеет ввиду под «остальным».

— И кстати, дорогой мой, тебе не кажется, что у тебя двойные стандарты? Меня на привязи держал, а Оленьке своей драгоценной работать позволил?

— А она работает?

— Можно подумать, ты об этом не знаешь!

— Да мне как-то фиолетово, чем она там занимается. Работает, шляется, тупит в телефоне или делает что-то полезное. Мне вообще плевать на нее.

У меня екает в груди, опаляет каким-то диким злорадством:

— Что ж ты так не ласково о своей дорогой жене?

— Она мне жена только по одной причине.

— Мм, — тяну я, — обязательства перед семьей? Это святое, не спорю.

— Нет. По причине того, что я идиот, — зло огрызается он.

— Надо же, как самокритично. Сегодня ты прямо в ударе, столько признаний. Сказал бы это тогда, много лет назад, я бы точно прониклась, пустила слезу. Даже, наверное, поверила бы. Но к счастью, вместо этого ты очень наглядно мне показал, что красивые слова ничего не значат, и какое на самом деле место я занимала в твоей жизни.

— Главное, ё-моё! Ты занимала главное место в моей жизни! — взрывается он.

— Серьезно? Настолько главное, что, едва поругавшись, ты побежал делать предложение моей сестре? Как кстати, жизнь семейная? Все как ты хотел? Крепкий тыл и никаких лишних вопросов? Эта дура на твои похождения глаза закрывает, да? Она, конечно, никогда самоуважением не отличалась, но тут, смотрю, вообще ниже плинтуса опустилась. Небось, еще с радостью принимает тебя, после всех твоих… развлечений, — брезгливо выплевываю последнее слово.

Влад злится. Я вижу, как в его глазах разрастается дикий пожар.

— Мы с твоей сестрой… — замолкает, на середине фразы.

— Что вы? Договаривай, раз уж начал.

— Мы с ней муж и жена только на бумаге.

— Да ладно. Хочешь сказать, что даже ни разу ни динь-динь? Даже назло мне? — звучит грубо, но я не могу остановиться. Меня неслабо так потряхивает. Вся выдержка, профессионализм, желание быть спокойной и рассудительной, разбиваются об эмоции. О тот адов вулкан, который пылает внутри меня.

— Представь себе!

— Да ты крут, Швецов! Просто невероятно крут, — хлопаю в ладоши, всем свои видом показывая, что не верю ни единому слову, — еще скажи, что все эти годы сидел в уголке и преданно ждал меня, а та баба, с которой я тебя застала, сама набросилась. И вообще это был один раз, и ты не знаешь, как такое могло случиться.

— Не один, — отвечает жестко, глядя мне прямо в глаза. Причиняя боль своими словами, — были бабы. До фига.

Я не могу это слышать, меня душит дурацкая ревность, когда представляю его с другими. Мне больно.

— Да, Ясь, я этого отрицать не стану. Были. Но к твоей сестре я ни разу даже пальцем не прикоснулся. Хотя она до сих пор не оставляет попыток это исправить. Особенно после того, как ты вернулась.

Конечно, активизировалась гадина! Как всегда все мне назло.

— Спасибо, порадовал. Просто бальзам, на мою израненную душу, — прижимаю руки к груди, умудряясь изображать саркастичную стерву. Кто бы знал, каких трудов мне это стоит.

— Хочешь сказать, сама все эти годы сидела на лавке и по сторонам не смотрела? Не пыталась забыть, стереть из памяти, переключиться? Что глаза в сторону отводишь?

Я затыкаюсь. Здесь крыть нечем. Паранджу я на себя не надевала, это точно. И да, пыталась забыть, и не раз. Только не выходило, потому что Гоблин этот проклятый на подкорке у меня отпечатался, заклеймил, выжег там свои инициалы.

Он все понимает без слов. Шумно выдыхает и отворачивается к окну. Я вижу, как сжимаются кулаки в карманах, как на скулах играют желваки. Его крутит, и я это чувствую. Как и прежде, улавливаю каждый оттенок эмоции, не понимая, что сама при этом испытываю. Дикую смесь боли и какого-то извращенного удовлетворения. Ментальное садо-мазо.

— Знаешь, пожалуй, я пойду.

— Как всегда. Сбегаешь, — бросает, не оборачиваясь.

— Какой смысл? Наш разговор ушел от работы в совсем ненужную сторону.

— Конечно. Снова любимая работа.

— А ты снова не воспринимаешь меня всерьез. Запорол мой проект, попросту выбросив его в мусорное ведро!

— Какая жалость, — ноль раскаяния в голосе. Просто ноль и все, — приноси еще, отправлю туда же.

— Ты забываешься Швецов. Это и моя компания тоже! И то, что я сейчас в самом низу — это временно. Я поднимусь и гораздо быстрее, чем ты ожидаешь, гарантирую. И что тогда? Все так же будешь вставлять палки мне в колеса? Я бы на твоем месте, серьезно пересмотрела свои установки. Нам с тобой еще много лет работать бок о бок.

— Сомневаюсь, — усмехается Влад.

Я не понимаю, что он хочет этим сказать. Злюсь:

— Твои проблемы.

— И знаешь, что? Мои установки останутся прежними. Я ненавижу эту твою целеустремленность и карьеризм.

— С чего бы это? Боишься, что подвину тебя?