А можно остаться дома.

Забаррикадировать дверь, вооружиться тупым кухонным ножом и…Хорошая идея — забаррикадировать дверь. Именно так поступили Быкадоров и Леха.Быкадоров и Леха. А теперь я иду по их следам. Я даже вздрогнула от этой мысли,отбежала прочь и остановилась, с трудом переводя дыхание. И снова осторожноприблизилась: мысль “пойти по следам” сверкала и переливалась, как хорошообработанный алмаз. И на каждой его грани было выведено: “Почему бы и нет”.

Почему бы не повторить их путь?

Если в картине что-то есть — это “что-то” может проявиться влюбой момент. И я смогу убедиться либо в полной ее безобидности, либо вдемоническом предназначении. К тому же я нахожусь в более выигрышном положении.Я знаю, с какой стороны ждать опасности. Ни Леха, ни Быкадоров не знали. А я —знаю.

Предупрежден — значит, вооружен.

Искушение было слишком велико, я просто не могла емупротивостоять. Порывшись в аптечке, я нашла валидол, забытый Жекой еще в деньсмерти Быкадорова. Не бог весть что, но на крайний случай сойдет. Нужно толькодождаться ночи, лучшего времени для откровений и разгадок копеечных тайн.

Остаток вечера я тупо просидела перед телевизором, щелкаякнопками каналов; “Предзнаменование” с Грегори Пеком в роли ангела-мстителя,“Оно” по Стивену Кингу и “Секретные материалы” на закуску — телевизионщики какбудто сговорились пугать ошалевшего от жары питерского бюргера. Неплохаясобралась команда для разогрева, а во втором отделении нашего гала-концертавыступит легендарная голландская группа “Всадники Апокалипсиса” со своими племеннымижеребцами. Руководитель проекта — Лукас ван Остреа, больше известный как ЛукасУстрица.

…Дом напротив не прибавлял мне оптимизма. Вот уже полгода,как он был расселен и теперь смотрел на меня пустыми глазницами окон. Я убралаквартиру (последний раз я делала это месяц назад), вымылась в душе (неизвестно,в каком виде меня найдут, так пусть хотя бы я буду чистой) и съела целых дветарелки кукурузных хлопьев с молоком (Лавруха прав, негоже нажираться на ночь).Все оставшееся до двенадцати время мной владела какая-то истеричная веселость.Даже если со мной что-то случится, я не успею покрыться трупными пятнами:завтра утром мы провожаем в благословенную Голландию Херри-боя. А у Лаврухиесть ключ от моей квартиры. И от квартиры Жеки — тоже. У меня тоже есть ключиот их берлог — так повелось еще с незапамятных времен академии, когда мы былинеприлично близки и не могли друг без друга шагу ступить. Так что о собственномбренном теле не стоит и беспокоиться. Лавруха найдет его вовремя… Я снованабрала номер Снегиря, и снова мне ответили длинные гудки.

Тем лучше. Теперь мне не отвертеться. Если я и трушу, тотолько самую малость. Но страх никогда не был моей отличительной чертой. Мояотличительная черта — здоровый авантюризм, здоровый цинизм и здоровое любопытство.Сгубившее не только кошку (бедняжка Пупик), но и жен Синей Бороды. А такжеизрядно сократившее жизнь Мате Хари.

…Когда на кухне задребезжал таймер, я развернула сверток скартиной.

Пора.

Держа доску в руках, я направилась с ней в комнату. Инекоторое время, как какая-нибудь буриданова ослица, размышляла: с какой изсторон начать эксперимент. Логика подсказывала мне: стоит пококетничать со“Всадниками Апокалипсиса”, Кэт. Все четыре — зрелые мужчины, не лишенныевнешней привлекательности. Даже всадник Смерть выглядит вполне респектабельно.Но и Быкадорова, и Леху сразил наповал мой двойник. А уж если я решила идти поих следам…

Вздохнув, я перевернула доску, поставила ее на стул ипридвинула лампу. Это, конечно, не софиты в титовском особняке, но Быкадороввообще обошелся без осветительных приборов. Навыки по установке света,полученные в галерее, позволили мне найти оптимальный вариант: картинаперестала бликовать. Я уселась в кресло напротив нее, на расстоянии полутораметров. Теперь я могла разглядеть мельчайшие детали, которые и так знала.

…Через полчаса я заскучала. Мне захотелось попить водички,растянуться на диване и почитать очередной детективчик, купленный на развале уметро. Я обожала дамские детективы с их недалекой интрижкой и такими же недалекимиопереточными героинями. Эти героини обводили вокруг пальца целые подразделенияФСБ, укладывали в койку целые филиалы банков и в финале уезжали на роскошных“Ролле-Рейсах” с пачками конвертируемой валюты под сиденьем. Лучшейюмористической литературы и придумать невозможно. Фамилий авторесс этой клюквыя никогда не запоминала. С легкой руки Лаврухи Снегиря они имелиодну-единственную универсальную фамилию — Собакины.

— Ну что ты читаешь всякую дрянь, Кэт? —риторически восклицал Лавруха. — Какая-то Иванова, Петрова, Собакина…Лучше бы Курта Воннегута полистала.

— Курт Воннегут — плохой писатель, сделанный нашимихорошими переводчиками. А вообще не люблю я серьезную литературу.

— Собакины, конечно, лучше, — ворчал Лавруха, носделать ничего не мог.

Теперь книга очередной Собакиной лежала у меня под диваном.А я, вместо того чтобы заняться ей, глазела в картину. Будем рассуждать здраво:для того чтобы свернуть Леху Титова в бараний рог, картине понадобилось полчасаот силы. Я сижу больше, чем полчаса, — и ничего не происходит. Складкиплаща Девы Марии не подают никаких признаков жизни, и даже веки не дрожат. Аведь я сама видела это…

Или мне только казалось?..

Я вытянула ноги и нагнула голову — угол зрения слегкаизменился, и кроваво-красная заколка на плаще Девы Марии вдруг приблизилась комне: я явственно увидела монограмму Лукаса Устрицы. Теперь заколкадействительно напоминала моллюска. Живого моллюска, лежащего в какой-нибудьокеанской впадине. Боясь нарушить это хрупкое равновесие между мной и картиной,я перевела взгляд выше, на лицо девушки. Нет, оно не было живым, но казалосьживым. Только теперь я по-настоящему оценила силу Лукаса Устрицы. Все это времяя стояла у двери, и мне даже в голову не приходило, что она не заперта. Атеперь я лишь легонько толкнула ее — и она поддалась. Обрывки мыслей и образовтолпой носились в моей в одночасье опустевшей голове. Девушка с портрета любилаЛукаса Устрицу, и дело не в том, что модели всегда любят художников, всегдахотят любить их. Она любила его самой обыкновенной земной любовью, не оченьвыразительной, не очень выигрышной и не слишком красивой. И она была мертва,когда Лукас нарисовал ее. Это не просто прекрасное лицо — это прекрасноемертвое лицо. Оно совершенно, а совершенной бывает только смерть… Быкадоров иЛеха тоже стремились к совершенству — только для того, чтобы соответствоватьсвоей совершенной мертвой партнерше.

Я все еще не меняла угол .зрения. Я бродила по картине, какбродят туристы по незнакомому городу, — неторопливо и обстоятельно,фотографируясь на центральной площади с фонтанами на заднем плане и голубями наплечах. Легкий озноб, пустота внутри — и больше ничего. Никаких отклонений,никаких патологий.

Экскурсия завершилась, и я вышла из незнакомого города живойи невредимой. Отягощенной лишь знанием о совершенстве смерти. Это обязательновсплывет, когда я сдам свои туристические фотографии в проявку. Нужно еще разпоменять угол зрения — быть может, меня ждет еще один город…