— Я проявил фотографии, Катрин…

— Поздравляю, — вежливо ответила я.

— Это часть целрго… “Всадники Апокалипсиса” — это леваястворка триптиха, really [20]… И еще одно — триптих есть частьголоволомки, есть послание Лукаса… Вы должны это видеть… Вы должны прилететь…

— Куда?

— В Голландию… Вы поговорили о картине? Мы простообязаны соединить их, две части оf entire [21]… — Херри-бойдаже задохнулся от волнения.

Послание Лукаса Устрицы — это было что-то новенькое.

— Вы можете прилететь? Я немедленно высылаю вамприглашение. У меня есть знакомые в консульстве, они знают, зачем прилетал я…Они оформят вам визу без задержек. Вы согласны прилететь сюда, Катрин? Когда выувидите это… Вы сделаете все, чтобы помочь картине вернуться. Катрин, я прошувас…

Голландия, почему бы и нет. Я никогда не была в Голландии, апоследние два месяца окончательно вымотали меня. И последней жирной точкойстала встреча с Агнессой Львовной Стуруа. Меньше всего мне хотелось увидеть еееще когда-нибудь, но картина была у меня — таинственные “ВсадникиАпокалипсиса”, лишенные статуса и гражданства…. Жаик позвонил мне и в своейобычной топорной манере сообщил, что Агнесса Львовна ждет меня, чтобы уладитьвсе формальности. Я ждала этого звонка, и все же он застал меня врасплох. Любаяиз линий поведения, которую я выберу, будет выглядеть циничной, я хорошо этопонимала.

Мы встретились в кафе Дома журналиста на Невском — таковобыло пожелание старухи: она до сих пор пописывала обличительные статейки вгазеты правого толка. А до этого я целый час выбирала прикид для нашего совсемнерадостного свидания. Единственное черное платье, которое у меня было(открытые плечи, открытая спина, открытые ляжки) смотрелось бы откровеннымнадругательством над горем старухи. Веселенький сарафан был чересчурлегкомысленным. Перебрав содержимое платяного шкафа, я остановилась нанейтральных брючатах из хлопка и такой же нейтральной блузке — черная и белаяклетки, под стать нашим отношениям с Агнессой и ее покойным сыном.

Я пришла на десять минут раньше условленного времени, ноАгнесса уже сидела за столиком. Рядом с ней отирался казах.

— Здравствуйте, Агнесса Львовна… Ей с трудом удалосьсправиться с ненавистью, и все же она сдержалась.

— Здравствуйте. Вы хотели поговорить со мной?

— Да. Это касается картины.

— Я передала вам картину. Чего же еще вы хотите отменя?

— Вы не можете просто так передать ее мне. Алек… Вашсын заплатил за нее очень большие деньги. Грубо говоря, эта картина совершеннослучайно попала в частную коллекцию. Она является национальным достоянием. Я немогу принять ее.

— А я не могу оставить ее у себя… Каждый день видетьвашу физиономию и знать, что мой мальчик умер возле нее…

— Я понимаю ваши чувства, — осторожно сказала я.

— Вы? — она засмеялась сухим безжизненным смехом,подозрительно смахивающим на клекот птицы. — Как вы можете понимать,жалкая продажная девка, охотница до чужого добра!..

— Чужого добра мне не нужно. И поэтому я хочу вернутькартину. Законной владелице.

— Картина останется у вас.

Я не могла взять в толк ту блажь, которая посетила Агнессу.Почему ей так необходимо, чтобы картина обязательно осталась у меня?

— Если вы хотите избавиться от “Всадников”… Вы можетепередать ее в дар кому угодно. Эрмитажу, в конце концов. Или голландскойстороне, — трепещи, Херри-бой, с тебя причитается за посредническиеуслуги. — Голландцы проявляют к ней большой интерес, они готовы выложитьопределенную сумму за ее приобретение. Сюда даже приезжал специалист потворчеству художника…

— Очкарик из твоей банды, — неожиданно выпалилаАгнесса. — Такой же беспринципный, как и ты… Явился ко мне, когда Алешуеще не похоронили…

Херри-бой, Херри-бой, ты всегда бежишь впереди поезда!..

Выплеснув ярость в чашку с остатками кофе, Агнесса Львовнанемного успокоилась.

— Что я должна сделать, чтобы эта картина навсегдаисчезла из моей жизни? И вы вместе с ней?

— Вы настаиваете? — мне до смерти не хотелосьвоссоединяться с картиной, и я тянула время.

— Настаиваю. Быть может, когда-нибудь она также убьеттебя, как убила моего сына…

Вот оно что! Попытка всучить мне “Всадников” вовсе не блажь,а тонкий психологический расчет обезумевшей от горя женщины. Рафинированнаяместь диссидентки.

— Вы же материалистка, Агнесса Львовна… Вы должныпонимать…

— Алеша никогда не жаловался на сердце. Он былабсолютно здоров. Абсолютно. Я не верю в его сердечный приступ, — она всееще не могла поверить в его смерть.

— Даже не знаю, что вам сказать… Жаик осторожно сжал локотьстарухи.

— Все в порядке, милый, — Агнесса взяла себя вруки. — Какие бумаги мне необходимо подписать?..

…Через час я вышла из нотариальной конторы обладательницейкартины. Перспектива оставить “Всадников” у себя мне вовсе не улыбалась, и ярешила избавиться от нее при первой же возможности. Нужно позвонить Херри-бою,снова вызвать его сюда и начать подготовку документов к передаче “Всадников”.Это потребует определенных усилий с подключением всевозможных комиссий покультурным и перемещенным ценностям. А если они не увенчаются успехом — что ж,остаются музеи. Даже Эрмитаж почтет за честь иметь в своих фондах ЛукасаУстрицу…

Но дозвониться до Херри-боя я так и не смогла. Он проявилсясам и теперь вдохновенно сопел в трубку.

— Вы прилетите в Голландию, Катрин?

— Да. Только свяжитесь со своим консульством, чтобы мнебыстрее оформили визу. По какой-нибудь линии культурного обмена.

— Конечно. Вы поразитесь тому, что я обнаружил.

— Вас тоже ждет сюрприз, Херри, — великодушносказала я, хватит держать устричного фанатика в неведении.

— Это касается “Всадников”, Катрин?

— Возможно. — Никакой интриги, никакого флера, ядаже рассердилась на Херри-боя.

— Жду вас в Амстердаме, Катрин. И привет, как это есть…charming [22] Лаврентию.

…Десять дней ушло на созвоны и формальности в консульстве. Ивот теперь я летела в Амстердам. Картина была помещена в один из банков — такбыло спокойнее для всех, и для меня, как для новой владелицы, прежде всего. Задва часа до отлета мы с Лаврухой сидели на кухне и глазели на крошечный кусокпарка за окном. После невыносимо жаркого лета природа как будто спохватилась:сентябрь выдался прохладным.