Манеора рассвирепел. Ему было, в сущности, без разницы, что приключилось с пациентом на смертном одре, хоть придави его бизоном. Но Арденкранца привело в ярость, что в этом доме никто не выполнял его предписаний.

– Я не могу объяснить сгоревшее тело и сгоревшие простыни, – возмутился врачеватель душ, – но я же приставил к нему сиделку! И строго-настрого запретил укладывать голову ребенка на подушки! Это ведь самый простой способ вызвать эпилептическое удушье!

Небрежное отношение Альдельмов к собственному чаду выводило доктора из себя. Редко, но попадались Манеоре семьи, считавшие распоряжения врача ничтожными только потому, что врач происходил из низшего сословия. Такие люди готовы были слушать песни какой угодно степени правдивости, лишь бы в исполнявшем их текла аристократическая кровь. Но благородная кровь не лечит болезни.

– Да, сиделка ухаживала за ним раньше, вы и сами ее видели. Однако неделю назад девушка заступила на новую работу, и, пока ей искали замену, за мальчиком приглядывала старая няня, – тут же разъяснил месье Одоара. – Увы, за десять лет та стала слишком дряхлой и глухой, а потому не услышала ночью его конвульсии. Бедный, несчастный мальчик! Что же с ним произошло? Клянусь, я ни разу прежде не видел подобного!

– Немыслимо! – сокрушался Арденкранц, не перестававший в то же время думать о своем. – Быть может, если родители выполняли бы мои указания, их ребенок прожил бы чуть больше!

Глаза семейного врача вдруг приобрели подозрительный прищур.

– А вы потрудились оформить свои указания в документах? – будто с вызовом спросил он.

– Конечно, я оставлял рецепты и предписания! – воскликнул психиатр. – Я делал все, чтобы помочь мальчику и его родителям! Даже приносил им нужную литературу!

«Которую они, кстати сказать, не вернули», – мысленно закончил Манеора.

В доме Альдельмов все еще ждали полицейских: видимо, барон и его жена долго отказывались принять случившееся, а потому вызвали их лишь пополудни. Арденкранц смутно догадывался, что сегодня ему предстоит показать историю болезни юного пациента, а потому по дороге от Боуверов заехал в лечебницу и прихватил с собой всю папку. На руках у Манеоры были копии всех рецептов, что он выписывал для баронета.

К несчастью, в тот момент зуд на его ключице стал нестерпимым. По дороге Арденкранц уже расстегнул рубашку и убедился, что кожа его была чиста и шрамы не изменили свой вид. И потому доктор решительно не понимал, что с ним происходит. Однако и терпеть он больше мог: зуд перешел в жжение, и руки сами тянулись почесать тело через одежду. Волнение Манеоры открылось окружающим, и те, включая слуг, смотрели на Манеору с опаской; особо впечатлительные даже отходили в сторону.

В какой-то момент – наверное, от неловкого движения – брошь с отломанной ножкой проколола карман и вонзилась в кожу. Арденкранц болезненно дернулся, полез рукой в пиджак, чтобы вытащить драгоценность, и почувствовал влагу. Порез изошел кровью, и та запачкала рубашку.

Красное густо отпечаталось на пальцах доктора, и когда Арденкранц посмотрел на них, ему стало дурно: дыхание сбилось, в глазах помутнело. Что сегодня было не так? Прежде Манеора не испытывал перед кровью страха. Но теперь голова его кружилась, уши заложило, и единственным звуком, который он теперь слышал, был повелительный шепот знакомого женского голоса:

«Уезжай отсюда. Скорее!»

Голос этот был слишком знакомым, и Арденкранц схватился за голову. Предобморочное состояние не проходило, и доктор еле держался на ногах.

Этого не может происходить всерьез, запротестовал он. Манеора не желал слышать голоса: это относится к пациентам, не к нему! Доктор нашел в себе силы оглядеться по сторонам: вблизи уже никого не было, и только поодаль, в другом конце комнаты, слуги разливали пришедшим вино.

Манеора не знал, как поступить дальше. Ему казалось, что он сходит с ума и теперь, вероятно, уже не сможет заниматься врачебной практикой, – а этого он боялся больше всего. Может, психические заболевания и в самом деле заразны? В критических состояниях галлюцинации и видения могут передаваться от человека к человеку, но ведь сегодня никто не жаловался Арденкранцу на неприятности в голове.

«Уезжай отсюда. Далеко», – повторил женский голос и замолчал – теперь уже навсегда.

Головная боль и удушье мигом успокоились. Но доктор понимал, что обморок не мог отступить так скоро – без постороннего вмешательства, без нашатырного спирта, – если, конечно, не был вызван действиями противоестественного толка. Головная боль, зуд на шрамах, брошка, которую он нашел… Все это приключилось с Манеорой после того, как он получил записку Альдельмов.

Вспомнив, что случайности не случайны, Арденкранц вдруг обо всем догадался. Это она. Именно она вела его. Она никогда не была простой женщиной. И одно только это было веской причиной слушаться ее.

Никем не замеченный, доктор тихонько выскользнул из светлого особняка Альдельмов. Сейчас он и сам не стал бы спорить, что превратился в безумца. Движения его стали отрывисты и импульсивны. Арденкранц в два шага оказался у экипажа и, почти плача, приказал вознице ехать как можно скорее; денег при этому кучеру было отпущено больше, чем нужно. Поэтому уже через полчаса Манеора оказался у порога своего дома, но у него все равно оставалось не так много времени.

* * *

Близнеца Эйкере Скольры, Могира, увидевшего при рождении Одельтер на пятнадцать минут раньше своего тщедушного брата, в кругах освобожденцев звали Старшим. И, надо за метить, уважения в этом прозвище было намного больше, чем если бы его величали одним из лицемерных чинов или, на десаринайский лад, «атаманом». Над своими людьми Скольра действительно был старшим – мудрее и опытнее почти каждого первого. И почти каждый первый, понимая это, отвечал ему почтением и послушанием.

Всеведущие наделили Старшего не только физической силой, но и даром убеждения, к которому примешивалась странная, противоестественная харизма. Восхождение Могира Скольры к браздам правления партией оставалось загадкой даже после его смерти, но сейчас, месье Монгрен, мы опустим перечисление природных талантов Старшего и перейдем к важным для нас событиям.

Всего через пару часов после вызволения брата из тюрьмы Могиру пришлось решиться на тяжелую задачу – спешно увезти Эйкере на север Одельтера. Оставаться в Найтерине было слишком опасно: к концу того же дня Чрезвычайная Полиция нашла бы не только их, но и весь подпольный лагерь освобожденцев. Обоих братьев повесили бы, причем Старшему «для симметрии» сначала переломали бы ноги, и на этом история славной партии «Освобождение» была бы, пожалуй, завершена.

Но Могир пошел на риск и спас тем самым намного больше человек, чем мог себе представить. Подельники собрались быстро, и так же быстро нашли для израненного Эйкере подходящий дилижанс. К счастью, все внутренние органы страдальца были целы, а личный врач Ройема Исангара оказал «Освобождению» невероятную услугу, ибо именно он, его руки и лекарства сохранили парню жизнь.