обеих сторон. И схватки под Москвой на время прекратились. В войске Димитрия всем стало ясно: столицу наскоком не взять, а сил для штурма было явно мало. Но на подходе уже были новые полки вольных гусар из Польши, и запорожцев тоже ждали. И действительно, через две недели подошли с полками Млоцкий и Виламовский, при них были гусары и казачьи сотни. Ждали ещё и Яна Сапегу. Тот вот-вот должен был выступить в поход. Да, так и вышло, 17 июля Сапега перешёл через московские рубежи с небольшой армией в семь тысяч гусар, не считая пахоликов, и двинулся к Тушино.

А через две недели после прихода Млоцкого и Виламовского к лагерю под Тушино подходил ещё один полк. Его привёл Александр Зборовский, с ним была тысяча гусар, да ещё казаки, пахолики.

Димитрий был в тот день всё время рядом с гетманом. Он не отпускал ни на шаг своего аргамака от аргамака гетмана. Хотя со стороны казалось, что это гетман был при нём, всё как положено на торжествах, и тут же были полковники. Они проехали вдоль строя гусар и осмотрели их. Затем они направились к воротам лагеря, где за валом открывался вид на поле, на дорогу, ведущую на запад.

Полк Зборовского подошёл к лагерю в полдень, когда на церкви Спаса, в монастыре на Всходне, пробили семь раз. И тотчас же с вала ударила холостым пушка. Отвечая ей, с поля пропели горны, где над дорогой уже клубилась пыль, носился глухой шум. Там шла лёгкой рысью масса конных. Они приближались. И вот уже перед самым лагерем они сменили рысь на походный шаг. А впереди полка гарцевал на коне Зборовский. Позади него ехали его ротмистры, затем поротно шли гусары. Вызывающе, как где-то на плацу в параде королевском, скакун нёс Зборовского к воротам лагеря, распахнутым навстречу им. Вот полковник миновал ворота, придержал скакуна, затем остановил его напротив войсковой старшины и отсалютовал саблей ему, царю Димитрию.

— Государь, полковник Зборовский, привёл гусар! Служить тебе готовы! — доложил он отрывисто и чётко и кинул клинок обратно в ножны.

Он был статен и молод, короткие усы, и подбородок был широк. Характер чувствовался во всём, и даже в том, как сидел на нём гусарский кафтан, словно с иголочки, хотя только что остался у него позади двухнедельный конный переход.

— Я рад, что ты пришёл! — ответил Рожинский ему и, приглашая его, жестом показал на своё войско. Он действительно был рад приходу полковника, которого знал по прошлому как неплохого военачальника, доверял ему, считал своим сторонником.

Они развернули коней и двинулись к полкам, те выстроились как на смотру. И полк Зборовского прошёл вдоль всего строя под крики: «Слава-а!.. Слава-а!» — и занял место на левом фланге войска. Затем были речи, и опять летали крики по рядам гусар. И вот всё это уже позади, все полки распущены, и разошлись по ставкам. А они, царь, гетман и полковники, направились к большому шатру. И тут рядом с Димитрием откуда-то вдруг появился Будило.

— Государь, то же наши, рокошане! — мелькнули его восторженные глаза и вновь пропали в гуще полковников и ротмистров.

Он, пан Осип, несдержанный, никогда не скрывал своих эмоций. Но вот такие же разговоры пошли в тот день по всему лагерю. Ротмистры смаковали слово «рокош», ухмылялись загадочно полковники, и даже гетман стал неожиданно приветливым. Он был в рокоше на стороне короля, но сердцем был с ними, с рокошанами.

В тот день от гетмана Матюшка ушёл поздно, вернулся к себе и уснул сном счастливого младенца, с одной лишь мыслью: «Пришли полки!»

Утром он собрался было опять к Рожинскому, но в это время дьяк доложил ему, что из Москвы, от Шуйского, сюда бежал знатный князь, стольник Дмитрий Трубецкой, и он ждёт, когда царь примет его.

— Давай его сюда! Где он остановился? Ну что стоишь! — закричал он на дьяка. — Узнай и сообщи ему, что я приму его!.. Хотя нет, постой! — передумал он; что это он засуетился вдруг из-за этого князя… «Знатен!.. Ну и что, что знатен?»

— Я поеду к нему сам, — решил он. — Тащи доспехи!

Он надел кольчугу, натянул её на уже потрёпанную рубашку. Привесил на бок и саблю, не забыл сунуть за пояс и кинжал, чтобы мужественно выглядеть.

Он съездил к Трубецкому, к его палатке, которую уже успели поставить холопы князя. Тот представился ему. Он же походил вокруг его палатки и по-хозяйски осмотрел её.

— А сейчас, князь, поедешь со мной в баню! — пригласил он его, и его голос сорвался на грубый тон, когда он давал понять, что никакие отговорки не принимаются.

— Да, государь!..

Дмитрий Трубецкой и не думал возражать. Он был воспитан службой при московском дворе, приучен исполнять волю царскую. Ему не было ещё и тридцати лет: возраст силы, надежд и веры. Продолговатое лицо, высокий лоб и спокойный взгляд, в чём-то беспечный даже, а губы чуть поджаты, не то надменно, не то обидеться вот-вот готов был он. Слегка раздвоенный подбородок подчёркивал, что князь был с характером.

Всё это Матюшка схватил мгновенно и понял — кто перед ним.

Трубецкого же привела сюда история стародавняя и нынешняя тоже. Его отец, боярин Тимофей Романович, поел как-то во дворце за государевым столом, когда Годунов принимал датского принца Иоганна, жениха своей дочери Ксении, и вскоре умер, едва успел постричься под именем Феодорита. Но странно: и принц Иоганн умер в то же время, когда откушал что-то за столом всё у того же царя. И мать князя Дмитрия, княгиня Ксения Семёновна, вскоре ушла вслед за своим любимым мужем, монахиней, под именем Каптелина.

Что же это было? Отравили принца? А князь Тимофей, верный холоп Годунова, случайной жертвой стал? Может быть, тайные польские агенты приложили к тому руку? Ведь Польша в то время стремилась разрушить союз Дании с Московией, а он уже назревал с этим сватовством принца. Не то постарался кто-нибудь из тайных сторонников Шуйских, которые в ту пору заживо гнили по дальним ссылкам…

Сейчас же князь Дмитрий в спешке бросил в Китай-городе свой двор, свою жену, княгиню Марию Борисовну, с малолетней дочкой и бежал сюда, когда над ним нависла угроза попасть в ссылку, вот только что, после Ходынки. Но нынешняя история началась не с Ходынки, а после поражения Дмитрия Шуйского под Волховом. Тогда Рожинский шёл на Москву, а перед ним на берегах Десны встал с полками Скопин, перекрыл дорогу вот этому царю Димитрию. И