не было — она понимала, что придётся принимать предложение англичан. Отказать сразу — означало немедленно подставить под удар себя и сестру. Согласившись, Мила как минимум выигрывала время, чтобы нормально всё обдумать и взвесить. Самой ей не составило бы труда опять исчезнуть, но не хотелось осложнять жизнь Ольге.

Было понятно, что никто не уничтожил дело о гибели Орловцевых. Его, скорее всего, просто изъяли из базы и спрятали. Но в случае необходимости его вполне могли вернуть на пересмотр, и Ольга могла оказаться на скамье подсудимых. При желании силовики могли объявить Милу исполнительницей, а Ольгу организатором убийства Орловцевых. Суд вынес бы нужный приговор, и жизнь любимой сестры была бы сломана.

Мила это всё понимала. Согласившись на предложение британского консула, она обеспечивала сестре минимум пять лет спокойной жизни. Ну а в случае гибели Милы на службе у англичан, про Ольгу сразу бы забыли. Старшая сестра была нужна лишь как способ давления на младшую.

«За всё надо платить, — подумала княжна Никитина. — И за убийство тех двух уродов тоже».

Девушка заставила себя улыбнуться и сказала:

— Я принимаю Ваше предложение.

Глава 18

К моей радости, место в вертолёте Воронцова нашлось и для меня, и для Тойво с Дьянишем. Об этом мне уже поздно вечером сообщил Милютин. На следующее утро к десяти часам я вместе со своими телохранителями прибыл на место сбора, откуда нас увезли на военный аэродром. Там мы пробыли совсем недолго — почти сразу же вылетели вместе с главой московских орков на запад.

Летели мы на таком же вертолёте, на каком меня забирал с заставы Милютин. И по продолжительности полёта я понял, что путь наш лежит не в Смоленск, а, скорее всего, сразу к белорусско-польской границе. Позже так оно и оказалось.

Пока летели, Воронцов расспросил меня, как мне удалось уговорить отца пойти нам навстречу. Было видно, что председатель дворянского собрания Москвы искренне был удивлён тем, что у меня это получилось. Я не стал раскрывать подробности, просто сказал, что помогла бабушка, и это, по большому счёту, было чистой правдой.

К моему удивлению, главный московский орк совершенно спокойно отнёсся к тому, что со мной в Польшу отправились два эльфа. Он, как оказалось, даже был этому рад. И дело было не в том, что Тойво и Дьяниш были хорошими боевыми магами.

— Наша операция — довольно опасное предприятие, — пояснил Воронцов. — Не хватало ещё, чтобы мы тебя потеряли в Польше. Тогда уж точно твой отец возобновит боевые действия. Сейчас он мстит за своего отца, а если к этому ещё прибавится месть за сына, то о полном перемирии точно можно будет забыть.

— Мне лестно слышать Ваши слова, — ответил я. — Но к сожалению, мой отец не настолько ценит меня, чтобы начинать из-за меня боевые действия.

— Это ты так думаешь, — возразил Воронцов. — Если бы ты был ему безразличен, он не пошёл бы нам навстречу. И никакая бабушка не заставила бы его это сделать.

«Плохо Вы знаете бабушку Катю», — подумал я, но, разумеется, вслух такого говорить не стал.

— Я сам собирался приставить к тебе отдельную охрану, — продолжил Воронцов. — Так что эти твои телохранители очень даже кстати. Тебя нам нужно сберечь любой ценой.

Меня, конечно, обрадовала такая забота, но при этом и насторожила. Уж не собирался ли Воронцов ограничить моё участие в спецоперации ролью наблюдателя? Если так, то зачем было вообще меня брать с собой? В качестве благодарности за то, что я договорился с отцом? Это вряд ли. Просто потому что я попросил? Ещё менее вероятно.

Но меня взяли, значит, такая необходимость была. Возможно, меня решили использовать в качестве заложника. Ведь теперь мой отец знал о нашей спецоперации и мог предупредить немцев. Я не слышал, чтобы петербургские эльфы были в хороших отношениях со Священной Римской империей, которой руководил человек Вильгельм Пятый, но выгода от передачи такой информации для моего отца была: если бы немцы узнали о наших планах, они могли нас встретить и дать настоящий бой и не только сорвать спецоперацию, но и существенно ослабить силы федералов и орков. Это стоило учитывать. И, видимо, Александр Петрович это учёл.

Воронцов считал, что я отцу не безразличен. Скорее всего, этого же мнения придерживался и кесарь. Взять меня в Польшу — означало дать понять отцу, что в случае провала нашей операции у меня есть большой шанс погибнуть. Не то чтобы это гарантировало соблюдение отцом договорённости, но увеличивало шансы на это. В любом случае другой причины брать меня в Польшу я теперь не видел.

— Но Вы же не думаете, что я буду на всё смотреть со стороны? — спросил я, решив выяснить, какую роль мне отводит Воронцов в предстоящей операции.

— А что ты собираешься делать? — ответил вопросом на вопрос глава московских орков.

— Помогать.

— Как?

— Успокаивать ребят, объяснять им, что происходит.

— У нас не будет на это времени. Ты сам говорил, что они считают себя поляками, значит, будут защищать свой центр. Не вижу смысла с ними что-то обсуждать и что-то им доказывать. Они тебе не поверят. Проще их нейтрализовать, перевезти в Россию или хотя бы в Беларусь и уже там с ними работать. Это будет быстрее, удобнее и менее рискованно. И для нас, и для них.

Воронцов был прав. Но наблюдать за операцией со стороны не хотелось, тем более, имея под боком двух сильнейших боевых магов.

— Но я очень хочу помочь, — сказал я. — Что я могу сделать? Я сам и мои телохранители. У них третий уровень и хорошие навыки в боевой магии.

Воронцов призадумался. Некоторое время он молчал, затем сказал:

— Операция тщательно спланирована, у всех есть свои роли, свои задачи. При этом большинство ещё не знает, чем им предстоит заниматься в ближайшее время — думают, что летят на учения. Держим всё в строжайшей тайне даже сейчас. Из моих ребят только четверо в курсе, куда и зачем мы летим. Скоро уже прибудем на границу. Там дождёмся приказа о старте операции и начнём. Все четыре группы должны пересечь границу одновременно.

— А как мы будем её пересекать? — поинтересовался я.

— На военно-транспортных вертолётах — у нас каждая минута на счету будет, — ответил Воронцов. — Сначала, конечно, наши