– М-да, жизнь у тебя точно не сахар, – прокомментировал я услышанное.

– Живы – и слава Богу, – усмехнулся Олег. – Нам не привыкать, полстраны сидит, сотни тысяч расстреляны. Наверное, кто-то и впрямь за дело, да только ярлык врага народа могут приклеить к кому угодно, по малейшему донесению. Да и к уголовникам при новой власти в тюрьмах и лагерях почему-то отношение не в пример лучше, чем к осуждённым по политическим статьям, хотя ведь лагерное начальство знает, что многие оказались здесь по ложному навету.

– Может, и так, – осторожно согласился я. – Только что тут можно сделать? Против такой машины рыпнешься – вмиг раздавит.

– Да и не рыпнешься – раздавит. Если уж пропадать, то хотя бы с честью, со знанием того, что ты человек, а не тварь дрожащая, как писал старина Достоевский.

– Ну да, на миру и смерть красна, – усмехнулся я. – Только всё же хотелось бы ещё по возможности пожить.

После чего негромко а капелла я исполнил первый куплет известной в моём времени песни «ЧайФ»:

– Сам сочинил? – спросил Олег.

– Знакомый один, – отмазался я традиционной фразой. – Ты лучше мне о вашем главном расскажи, о Морозе.

– О Морозе? Хм, занятный человечишка… Служил в системе ОГПУ, был осуждён на семь лет за превышение полномочий в 1929-м, а спустя полгода назначен начальником Ухтинской экспедиции Управления северных лагерей ОГПУ особого назначения. Судимость с него сняли и восстановили в партии, если не врут, осенью 31-го, но ещё летом того же года он стал начальником Ухтпечлага.

– Выходит, даже зэк может оказаться на руководящих должностях?

– Ну, мне это точно не грозит, я в партии не состоял, в ОГПУ не служил, да и статья у меня другая.

– Мне тоже, я был простым докером и тоже беспартийным.

– В общем, Ухтпечлаг при Морозе расширяется в условиях, при которых не требуется ни конвоя, ни строя. Природа сама помогает НКВД, отгородив лагеря от страны непроходимыми лесами. Бежать некуда. Тайга и тундра, гиблая, скудная земля. Тысячи людей годами живут в землянках, палатках и хибарках, строя модернизированные шахты, промыслы и верфи… Зэки сотни километров тащат на руках пятисотпудовые крелиусовские буровые станки, – словно читая вслух литературное произведение, говорил Волков. – Мороз говорит, что ему не нужны ни машины, ни лошади, мол, дайте побольше заключённых – и он построит железную дорогу не только до Воркуты, а и через Северный полюс. Готов мостить болота заключёнными, бросает их запросто работать в стылую зимнюю тайгу без палаток – у костра погреются! – без котлов для варки пищи – обойдутся без горячего! Трудами ГПУ и Мороза север превратился в гигантскую каторгу. В то же время собирает наилучших специалистов из других лагерей и создаёт им более-менее сносную – а по зэковским меркам и просто роскошную – жизнь. Иные даже жильё получили и возможность выписать семью. Такой вот человек он, старший майор государственной безопасности Яков Моисеевич Мороз.

– Ясно… А сколько народу в Ухтпечлаге, не в курсе?

– Несколько тысяч, точнее не скажу. Кого здесь только нет… О представителях великой и многонациональной Страны Советов я и не говорю. Много корейцев и китайцев, некоторые ещё на воле успели обрусеть. Есть ассирийцы, уйгуры, тюрки, персы, афганцы… Англичане имеются, итальянцы, испанцы, голландец, француз, даже американец… Есть тут и японец, Исизо Харима[26] зовут. Сам с ним не общался, но видел. Арестовали в 1933 году на 10 лет, в Ухтпечлаг прибыл из Белбалтлага.

– Все, наверное, по 58-й?

– А ты как думал?! Она самая, любимая статья нынешних вертухаев… А кстати, видел памятник Пушкину?

– Это который в центре лагеря?

– Да, из кирпича и бетона, в этом году установили к столетию роковой дуэли. Его автор тоже тут срок мотает. Мотал, вернее… Авиатор, художник и священник Николай Бруни, с этим я пару раз общался. Рассказывал, что его предок Фёдор Бруни одним из первых рисовал Пушкина на смертном одре. Видал, какая ирония судьбы! Этого же в шпионаже обвинили, якобы сотрудничал с французской разведкой. Между прочим, за памятник Бруни удостоился недельного свидания с женой.

– А почему мотал? Выпустили?

Олег помрачнел, глубоко затянулся и загасил докуренный практически «в нуль» чинарик о доску.

– На днях суд был, к высшей мере приговорили. Якобы внедрял религиозные традиции среди заключённых. Отправили в расстрельный лагерь на реку Ухтарка. Может, уже и расстреляли, сразу по прибытии.

Мы молча сидели, думая каждый о своём. Надо же, а вот отца Иллариона, который в пяти метрах от нас сидит, ящики сколачивает, не трогают. Или тоже уже на мушке у лагерного начальства? Как я понял, этот Мороз – жук себе на уме: мягко стелет, а спать жестковато.

Вечером, когда более-менее свежие мы, работавшие в пределах лагеря, и измученные вторым днём пахоты на скважине политические собрались в бараке, появился Северцев. Румянец с морозца придавал его лицу какое-то новогоднее выражение. Как оказалось, такая мысль посетила меня в тему.

– Так, граждане осуждённые! Новый год через неделю, и по такому случаю в клубе к вечеру 31 декабря готовится праздничный концерт с участием художественной самодеятельности. По случаю празднования Нового года рабочий день будет сокращён. В концерте помимо осуждённых участвуют и вольнонаёмные. Почти каждый отряд делегировал участника, пока кроме нашего. Может, у кого-то есть талант к песням или пляскам? Никто не хочет поучаствовать в мероприятии?

Все молчали, молчал и я. Если решил не выделяться, то и нефиг резвиться лишний раз, лезть на рожон. Хотя другой на моём месте мог бы и заявить, что занял второе место на городском конкурсе художественной самодеятельности города Одессы и его приглашал в свой оркестр сам Утёсов. Но я поставил себе задачу спокойно отмотать срок и выйти на свободу пусть и со справкой в кармане, но полноценным, как принято выражаться, членом общества. Слышал, правда, что зэкам предлагали воевать в штрафбатах, о том и сериал неплохой видел, вот только не помню, когда их ввели. Пожалуй, к 1943-му штрафники уже вовсю проливали кровь, искупая свою вину,[27] так что при желании и я могу успеть повоевать в составе штрафного батальона, ежели поступит такое предложение. Либо дождаться освобождения и потом уже прийти на призывной, попросить зачислить меня в ряды Красной армии хотя бы рядовым. Или всё равно в штрафбат отправят как неблагонадёжного?