– Жаль, веничков не выдали, – прокричал Федька Клык, демонстрируя свои уркаганские наколки. – А ну-ка, Витёк, поддай жарку, плесни на камни!

В предбанник я вышел одним из последних и не обнаружил своей кепки.

– Какая сука… Эй, алё, это же моя кепка!

Головной убор я увидел на одном из харьковских зэков, который появился из моечной раньше меня и уже успел одеться, готовясь выйти на улицу. Урка, нагло щерясь, притормозил:

– Было ваше – стало наше. Ты фраер беспонтовый, а я блатной. Так что нишкни. – С этими словами наглец вознамерился покинуть помещение.

Я настиг его одним прыжком и в полёте так впечатал ногой в спину, что блатарь просто влип в дверной косяк. Не иначе, зашёл лбом, потому что медленно сполз вниз в бессознательном состоянии.

Кепка вернулась к законному хозяину. Конечно, предназначена она явно не для местных морозов, надо бы со временем разжиться ушанкой, особливо если и впрямь отправят лес валить. Но всё же лучше, чем с непокрытой головой.

Харьковчанина кое-как привели в чувство. Как раз вовремя – заглянул конвойный.

– Ну вы чё, урки и враги народа, долго ещё?

– Всё уже, начальник, – пробурчал Федька Клык, покосившись на харьковчанина.

Тот, пошатываясь, прошёл мимо вертухая.

– А ну стоять! Что это за ссадина на лбу?

– А это он, гражданин начальник, в потёмках поскользнулся, – под смешки остальных прокомментировал Клык.

– Аккуратнее надо… Давай, шевели лаптями, встал тут в проходе.

Ещё минут десять – пятнадцать ждали на морозе, пока помоется третья партия. Затем нас строем отвели в столовую, где мы с удовольствием покидали в себя по миске пшённой каши на прогорклом масле с куском селёдки, залив её неким напитком, по недоразумению именовавшимся чаем. Да, соскучились наши желудки по горячей пище.

После этого нас, опять же, строем отконвоировали в одноэтажный барак. По виду недавно выстроенный, возможно специально для новой партии заключённых, свежеотёсанные бревна ещё пахли смолой. Вот только проконопачены они были так себе, я видел местами щели невооружённым глазом. Ладно, как-нибудь займёмся дырами, а пока хотелось выспаться за весь этап.

Нары напоминали виденные мной на старых фотографиях и кадрах хроники из нацистских концлагерей. Сооружённые из грубосколоченных досок, располагались они в два уровня, а при желании можно было ютиться и под нарами, прямо на дощатом полу, для удобства кинув под пузо или спину телогрейку. Впрочем, такая участь светила лишь опущенным и прочим провинившимся неудачникам.

Чёрная масть и блатари тут же заняли дальний угол. Я осмотрелся и вскарабкался на верхние нары в центре барака, особо не заботясь о соседях. Главное – не внизу спать. Наверху всегда теплее, поскольку тёплый воздух легче холодного. Опять же, многие зэки страдают расстройством мочевого пузыря, и если такой болезный окажется над тобой, то мало приятного, когда среди ночи на тебя вдруг польёт. А то, что снизу поднимаются и выхлопные газы, – на такую мелочь можно не обращать внимания.

Как раз прозвучала команда: «Отбой», и я тут же забылся глубоким сном.

Утро началось с вопля шныря: «Отряд, подъём!» Шнырём, то есть дневальным по отряду, ещё с вечера назначили недалёкого запорожского крестьянина Митяя Жадуна, довольно щуплого малого лет двадцати пяти и на вид слегка глуповатого. Или простоватого, это как поглядеть.

– Слышь, пердильник, хорош порожняк гнать, побатонить не даёшь, – огрызнулся спавший через проход от меня Федька Клык, всё же нехотя выбираясь из-под относительно тёплого одеяла.

М-да, свежо, если честно. Тепло было только в радиусе нескольких метров от весело гудевшей огнём печки-буржуйки, притулившейся в начале коридора у входной двери. Рядом была сложена явно уменьшившаяся по сравнению с вечером кучка дров. Отопление, как я понимаю, тоже на совести дневального. Как-то я вчера пропустил момент с выбором Митяя на эту должность. Он что же, всю ночь за печкой присматривал, полешки подкидывал?

Однако, как бы там ни было, о централизованном отоплении здесь явно не имеют представления. Эх, сейчас бы зарядочку хорошую для сугрева, а потом жахнуть полулитровый стакан круто заваренного чая на целебных травах!

Почти все уже на ногах. Хотя вон Витёк под своей иконкой так крепко дрыхнет, что один из блатных поднимает его пинком сапога в бок. Витёк с перепугу подпрыгивает и под смех сидельцев бьётся кумполом о дощатый настил нар первого яруса.

– Стройся! – продолжает добросовестно надрываться Митяй, когда в дверях появляется подтянутый и вполне бодрый с морозца начальник отряда в сопровождении вооружённого винторезом сержанта.

– Ну что, орлы, выспались? Представляю, как после такого этапа хорошо спится, – улыбается Северцев.

Он отнюдь не производит впечатления садиста в погонах, вполне доброжелательный на вид тип. Впрочем, не будем раньше времени расшаркиваться, вполне вероятно, что под овечьей шкурой скрывается санитар леса.

– С вечера я успел изучить ваши дела, кто кем был в прежней жизни, – продолжал между тем капитан. – Учитывая, что среди вас действительно нет специалистов нефтяного и угольного промыслов, а некоторые и вовсе вели весёлую жизнь, воруя, грабя, насилуя и убивая людей, будем подыскивать вам и соответствующее занятие. Не в том смысле, конечно, что вы продолжите грабить и убивать, – поправился капитан под смешок уголовников, – а в том, что начнёте трудиться на благо советского общества. Труд когда-то сделал из обезьяны человека, надеюсь, и из вас он сделает достойных членов общества.

– Ага, уже бегу, бля, с киркой под мышкой, – раздался негромкий, но отчётливый комментарий с противоположного от меня конца строя.

– Кто это сказал? – зазвенел металлом голос Северцева. – Шаг вперёд.

Из строя с ленцой выдвинулся Меченый и нагло уставился на стоявшего перед ним капитана.

– Фамилия?

– Ну, Козьев.

– Без «ну»!

– Козьев, гражданин начальник.

– Статья и срок?

– Ты ж смотрел моё дело, начальник…

– Статья и срок, Козьев! – повысил голос Северцев.

– 136 (б) и 162 (г), по совокупности 10 лет без права переписки.

– Вор и убийца, одним словом. Ваше дело я читал, гражданин Козьев, это вы правильно заметили, просто хотел, чтобы и товарищи о вас побольше узнали. А то, может, кто по недоразумению считает, что вы попали сюда по ошибке, хотя у вас на лице написан род ваших занятий. На первый раз трое суток карцера. Ещё есть желающие посидеть в небольшом прохладном помещении?

Следом за Меченым последовали в карцер на те же трое суток ещё двое блатных – Федька Клык с одесского этапа и Гриша Крест с московского. У остальных желания пожить «в небольшом прохладном помещении» не возникло. Я тоже не собирался строить из себя блатаря. Тут все прекрасно знают, что по уголовной статье я чалюсь впервые, а в жизни простой докер, значит, вхожу в так называемую касту мужиков.[24] Особо выделяться и качать права я не собирался, уже догадывался, что способна сделать зона с человеком, тем более в эти годы, когда и конвойный имеет право тебя пристрелить за любой косяк, и блатные могут чиркануть среди ночи бритвой по горлу. Единственное, чего я не мог позволить в отношении себя, – это унижения. За свою честь я готов грызть глотки, пусть даже на кону будет стоять моя жизнь.