А под наркома понемногу копают. Компромата и так уже немало, достаточно вменить превышение власти. Народ, как докладывает Власик, давненько ропщет, недовольный методами Ежова. Отправить его следом за Ягодой, а на его место поставить Лаврентия. Тот в Армении хорошо постарался этой осенью вместе с Маленковым и Микояном, проводя чистку в местных партийных рядах.

За окном послышался шум мотора. По заснеженной аллее на территорию дачи въехал чёрный ЗиС-101, остановившись у парадного входа дачи. Из автомобиля сначала выбрались Власик и молодой человек в тёмном пальто, затем выпрыгнула девочка лет десяти. Увидев их, Сталин улыбнулся в усы. Виделись они редко, поэтому каждый приезд Василия и Светланы был для него небольшим праздником. Сын и дочь постоянно жили на даче в Зубалове под присмотром экономки и охраны. Когда-то и он там жил, но после самоубийства жены бывать в Зубалове практически перестал, предпочитая Ближнюю дачу рядом с Кунцевом.

Через пару минут Василий и Светлана вошли в кабинет, следом в дверном проёме показался Власик. Дочь сразу кинулась к поднявшемуся из-за стола отцу, обняла, прижавшись щекой к его груди, шестнадцатилетний сын степенно подошёл, пожал руку.

– Растёшь, с каждым разом всё выше и выше, – с улыбкой сказал Сталин, касаясь плеча Василия своей не сгибающейся в локте левой рукой.

– Просто видимся редко, отец, – также не сдерживая улыбки, ответил сын.

– Есть хотите?

– Да мы уже завтракали…

– Может, прогуляемся тогда?

– Можно.

– И я с вами, – заявила Светлана.

Вскоре они с сыном прохаживались по аллее, а Светлана и Власик неподалёку играли в снежки. Утром, ещё в темноте, главную аллею чистили от снега свободные от дежурства красноармейцы, но часа два назад с неба стали плавно падать крупные хлопья, и сейчас снег приятно поскрипывал под ногами. Сталин по привычке был обут в сапоги из кожи мягкой выделки, Василий предпочитал ботинки.

«Хорошо как, – думал генсек, спрятав правую руку под обшлаг шинели. – Тихо, снег идёт, дети вот приехали».

– Как дела в школе? – спросил он наконец Василия.

– Ты же знаешь, тебе докладывает Власик, зря он, что ли, на собрания в школу ходит, – не без иронии ответил сын.

– Он докладывает, что часто бываешь несдержанным, однако учителя боятся на тебя жаловаться. Нужно себя держать в руках, сын, даже если преподаватель не прав. Зато, слышал, в спорте успеваешь?

– Это да, – улыбнулся Василий.

Ещё с минуту гуляли молча, затем Сталин спросил:

– Что, сын, по-прежнему хочешь стать кавалеристом?

– Да, отец, – твёрдо ответил Василий, взглянув в глаза отцу.

– Это тебя Будённый всё рассказами о Конармии кормит? Что ж, твоё решение, хотя некоторые товарищи меня уверяют, что будущее за танками и авиацией.

– Из танка или самолёта шашкой не помашешь, – с ноткой мечтательности в глазах сказал Василий.

– Но и с шашкой на танк не наскачешь, гуслями изжуёт… Кстати, скоро у тебя день рождения, хочу сделать тебе подарок.

– И что же ты мне подаришь?

– Подарок в том смысле, что приеду в Зубалово. В прошлом году не смог, на этот раз постараюсь выбраться. А уж что подарить, придумаем. А ты что хотел бы?

– Не знаю…

– Ладно, без подарка не останешься… А как там Артём?[28] Почему он не приехал?

– Он с классом уехал на экскурсию на целый день.

– Ну, передавай ему привет.

Спустя какое-то время отец спросил:

– Не надумали встретить Новый год со мной?

– Знаешь, у нас же там своя компания будет… Ты извини, отец, но мы уже с друзьями договорились. Я и Артём… А Светка хочет как раз с тобой здесь на пару дней остаться, если ты не против. Вам вдвоём точно не будет скучно.

– С этой егозой? С ней не соскучишься, – улыбнулся в усы Сталин.

Спустя два часа Василий уехал, и внимание Иосифа Виссарионовича полностью переключилось на дочь. Она сидела в кабинете у него на коленях, рассказывая об успехах в школе, о том, как у неё ладится с английским языком, хотя, по мнению отца, в это время более актуальным было бы знание немецкого. Это были те редкие минуты, когда «отец народов» был по-настоящему счастлив.

А вечером у него состоялся разговор с Власиком. Они сидели в креслах напротив друг друга. Но если Сталин вальяжно закинул ногу на ногу, попыхивая трубкой, то Николай Сидорович сидел прямо, едва ли не на краешке кресла, внимательно ловя каждое слово Хозяина.

– Как думаешь, Николай, не пора ли всерьёз взяться за товарища Ежова? Вскрыть его сейф, как я понимаю, не представляется возможным?

– Так точно, товарищ Сталин, не представляется. Думали даже, не отправить ли в здание наркомата переодетого сотрудником НКВД медвежатника, но ещё раз просчитали – проникнуть в кабинет не получится, там многоуровневая охрана. Так что даже перетяни мы на свою сторону кого-то из несущих дежурство, со всеми этот трюк проделать не удастся. Поэтому ваше предложение выглядит здраво, товарищ Сталин, хватит уже цацкаться с этим Ежовым. Скажу больше: Вышинский готов выписать ордер на арест наркома.

– Готов, говоришь?.. Предлагаю всё же подождать недели две, просчитайте всё, чтобы не было никаких недоразумений. А потом пусть выписывает. Тогда Ежов сам нам преподнесёт ключи от сейфа на блюдечке с голубой каёмкой. Надеюсь, он не успел уничтожить показания Сорокина и вещественные доказательства. В противном случае пусть вспоминает, что ему рассказывал этот путешественник из будущего.

– Понял, товарищ Сталин. Разрешите идти?

– Ступай. И кстати… Вызывай из Грузии Берию, думаю, Лаврентий уже созрел для того, чтобы возглавить Народный комиссариат внутренних дел. Пусть не торопится, сдаст нормально дела Чарквиани, без спешки. Это Лаврентию от меня и от всего советского народа будет запоздалый новогодний подарок.

– Есть, товарищ Сталин! – после секундной заминки отрапортовал Власик.

Выходя из кабинета, главный телохранитель вождя про себя чертыхнулся. В глубине души он лелеял мысль, что на место попавшего в опалу Ежова Сталин назначит именно его, Власика. Однако тот, похоже, сделал ставку на земляка. Чёрт, впору пожалеть, что не грузином родился. С другой стороны, сначала Ягода, теперь Ежов… Кто знает, сколько продержался бы он, Власик, в кресле народного комиссара. Год, два, а потом к стенке? Вроде при Сталине спокойнее. Так что нечего лишний раз голову забивать мыслями, которым не суждено осуществиться. По крайней мере, в ближайшем будущем.