— Тебе противно сидеть рядом со мной? — вдруг спросил он. — Скажи Майя… — он наклонился еще ближе. — Каждое утро, когда ты перебираешь эти колесики и пружины в моей груди… что за мысли бродят в твоей кудрявой головке? Думаешь: какое уродство, верно? Думаешь: как может человек сделать с собой подобное без особой на то нужды, только ради денег? Так, Майя? И эти мерзкие звуки… тиканье, щелканье… вместо привычного стука, теплого и полного жизни… они вызывают отвращение? Заставляют вспоминать о дьявольских уловках?

Я тяжко вздохнула. Значит, нетрезвый бондарь. Будут слезливые излияния и попытки вывести на откровенность. Как пить дать, следующим вопросом станет «Ты меня уважаешь?»

— Ничего подобного я не думаю, — отрезала я. — А вы, ваша милость, пьяны и говорите чепуху. Я нахожу это ваше… приспособление удивительным. Я ученый, исследователь по натуре, — я заговорила горячее, — и считаю, что такое изобретение — прорыв, чудо. И оно не делает вас хуже. В отличие от ваших поступков.

Полковник помолчал, усмехнулся и сказал:

— Да, по твоим глазкам видно, что ты говоришь правду. Удивительно.

Он откинулся на спинку и медленно произнес.

— Не уходи, Майя. Пожалуйста. Мне нравится твоя компания. Мне нравится разговаривать с тобой. Ты отгоняешь призраков этого замка. Когда ты рядом, боль прячется. Я могу дышать и даже чувствовать. Понял это в тот самый миг, когда явился к вам домой, и ты вбежала в комнату — испуганная, растрепанная и без чулок. Наверное, это все твой дар. Или что-то другое?

— Какая боль? — От напряжения и волнения у меня сдавило горло, и действительно думалось только о том, как бы сбежать. — Вы испытываете боль? У вас опять проблемы с механизмом? Неудивительно: столько выпили. Мне осмотреть ваше сердце?

— Нет. Выпил я мало, ты не думай. Сейчас сердце бьется ровно. Слышишь? — он поднял палец и прислушался. — Тикает, проклятое. Ровно. Как часы. Чертовски громко. Ты хорошо делаешь свою работу, Майя.

— Рада стараться, — пробормотала я.

— Если я женюсь, моя жена может не рассчитывать стать вдовой вскоре после свадьбы. Все благодаря тебе и твоим умениям.

— Счастлива за нее и за вас.

— Зря. Вряд ли нежная и утонченная барышня пойдет за меня по любви. Придется подкупить, как предлагает князь. Тут, Майя, — он кивнул на столик, — драгоценности, полученные от благодарного султана Ашрафа. После кампании в Луджере. За них заплачено кровью. Кровью лучших ребят пятого батальона. Решение об операции по спасению семьи султана было принято не мной: операцией руководил генерал Мюнцер, он забрал себе диадему и лучшие алмазы. Но и то, что досталось мне, тоже немалого стоит. Я продал половину и отослал деньги вдовам. Успокоил свою совесть, — он криво усмехнулся. — Моя будущая жена будет в восторге от этих рубинов и изумрудов, верно, Майя? Смотри.

Он пододвинул шкатулку и откинул крышку. Даже в тусклом свете догорающих углей содержимое рассыпало яркие искры. Полковник вытянул длинное ожерелье с пятью подвесками из камней цвета голубиной крови. Он задумчиво покачал его на руке.

— Вот так я сделал свое состояние. Деньги, полученные от Кланца за мое сердце, — он коснулся груди, — были как заколдованные. Они словно притягивали другие деньги. И успех. И все прочее. Вымостили мне дорогу в жизни. Нет, я не прогадал, когда согласился на сделку с Кланцем.

— Думаю, достанься они дураку и лентяю, ничего бы не вышло, — заметила я. — Ваши успехи — только ваша заслуга.

— Твоя практичность и приземленность как бальзам на душу, моя дорогая голубка-часовщица. Давай-ка примерим это…

Полковник тяжело встал, покачнувшись, обошел столик и подошел ко мне сзади. Я хотела вскочить, но на плечи легли его жесткие ладони и надавили, заставляя оставаться на месте. По спине пробежали мурашки, дурное предчувствие усилилось. Поведение фон Морунгена нравилось мне все меньше и меньше.

— Ты не носишь украшения? — спросил он, убрал руки, но тут же легко коснулся моей шеи. Я вздрогнула.

— Только те, что изготавливаю сама, — пробормотала я севшим голосом. — Я собираюсь выучиться на ювелира. Что вы делаете, ваша милость?

— Хочу посмотреть, как это ожерелье лежит на изящной женской шейке. Не двигайся. Сейчас… тебе пойдет.

Его пальцы захватили распущенные волосы и осторожно перебросили через плечо, открывая шею и затылок. Видимо, отдельные пряди выскользнули, потому что он вновь и вновь касался моей шеи — легкими, поглаживающими движениями. Коже стало холодно и жарко одновременно.

Я вдруг осознала, что дрожу, и все мышцы у меня напряжены до боли. Никогда прежде я не была так напугана. Но я также испытывала волнение, как бывает, когда близко подходишь к огромному пылающему костру, чувствуешь жар, опасаешься, как бы огненная стихия не вырвалась на волю и не уничтожила тебя — и наслаждаешься этим страхом. В животе стало горячо, голова кружилась, кровь гулко бухала в висках.

Его руки скользнули вперед; на грудь легла холодная цепь. Едва слышно щелкнула застежка. Фон Морунген наклонился, его дыхание щекотало затылок. Он опять опустил ладони на мои плечи, приковывая к месту, и молча рассматривал меня сверху. Его взгляд я чувствовала так же отчетливо, как и тяжелое прикосновение его рук. Я боялась вздохнуть и пошевелиться, чтобы не спровоцировать его на что-то еще.

— Красиво, — сказал он тихим и хриплым голосом. — Но это украшение для зрелой женщины. Тебе требуется что-то легкое и жизнерадостное. Не обагренное кровью.

— Пожалуйста, снимите и дайте мне уйти, — следовало произнести эти слова решительно, но мой голос был робким от охватившего меня мучительного напряжения. Хищники чувствуют слабость. Она питает их силы, она подталкивает их к диким поступкам.

Ладони фон Морунгена скользнули ниже по моим плечам, сминая тонкую ткань рубашки. Его лицо было близко от моих волос; он с шумом втянул воздух, смакуя их запах. Его сердце стучало громко — не на три, а на четыре такта. Механический голем, потерявший контроль и наслаждающийся трепетом чужой жизни…

И тут мне стало не только страшно, но и тоскливо, словно вот-вот произойдет что-то непоправимое, и я никак, никак не смогу этому противостоять! У меня нет сил, и нет храбрости, руки и ноги слабые и вялые, как былинки, а этот мужчина… он не слышит, что я говорю. Он вдвое больше меня и не в себе. И я совсем одна, заперта в сердце неприветливого замка, и никто не придет мне на помощь, даже если закричу — все звуки заглохнут и потеряются в его бесконечных коридорах.

В висках бешено стучала кровь. Я была в шаге от настоящей беды. Нет, не зря именем Железного Полковника пугали детей в Ольденбурге!

Что было сил я рванулась вперед, освободившись от мужских рук. Зацепила столик: зазвенели и покатились бутылки. Отскочила в сторону и одним движением сорвала ожерелье, сломав застежку, и отбросила его на ковер. Цепь ободрала кожу, шею обожгло, как раскаленным железом. Я в гневе уставилась на темную фигуру. Фон Морунген сейчас выглядел как сам дьявол: взъерошенный, мрачный и грозный. Он словно источал агрессию и опасность.