и сексуальной компетентностью. Гиперсубъективность, таким образом, сопутствует процессам овеществления (себя и других), и оба они влекут за собой то, что я назвала бы фундаментальной онтологической неуверенностью в отношении статуса субъекта: Кто является сексуальным субъектом? С кем желают взаимодействовать мужчины или женщины — с субъектами или объектами? На это трудно дать ответ.

Онтологическая неуверенность определяется рядом многочисленных факторов: расщеплением желания в направлении сексуальности, эмоциональности и потребительского образа жизни, формированием индивидуальности и отношением к ней как к визуальному представлению, оцениванием с помощью эталонных стандартов красоты, знакомством с другими людьми с помощью визуализированного сексуального рынка, движимого конкуренцией, и парцелляцией тел (которая изолирует сексуальное взаимодействие как от целых, не разделенных на фрагменты тел, так и от индивидуальности личности) — все это создает трудности в формировании устойчивого ощущения собственной ценности у женщин.

Онтологическая неуверенность в отношении собственной ценности и самой природы желания создает глубокую аналогию между нашим отношением к природе и нашим отношением к другим (сексуализированным) человеческим существам, то, что Хайдеггер называет «неподключенным резервом» в «Вопросе о технологии»390. Идея неподключенного резерва обозначает фундаментальное отношение к миру, посредством которого мы ставим других людей и природу в режим ожидания, чтобы сделать их доступными для наших нужд. Мы можем внести феминистский поворот в идею Хайдеггера о неподключенном резерве: противозачаточные таблетки, узаконивание сексуальности в потребительской культуре и высокая скорость интернет-технологий — все это ставит человека, и особенно женщин, в состояние постоянной доступности для сексуальных потребностей других людей, в частности мужчин. Такая доступность, утверждал Хайдеггер, по существу угрожает как объекту, так и субъекту. Объект теряет способность быть объектом, который противится нашим целям. Беспредметный мир — мир, в котором объект больше не сопротивляется нашим желаниям, угрожает самой структуре нашей субъективности. Мы можем задаться вопросом, не превращаются ли люди, в частности женщины, в неподключенный резерв из-за обобщенной сексуализации отношений391. Именно такая структура объектно-субъектных отношений полностью меняет природу субъективности и делает онтологическую неуверенность ее основной сущностью, особенно это касается женщин. Онтологическая неуверенность обусловлена трудностью сохранения чувства собственного достоинства и идентичности, которые «сопротивляются» доступности личности взглядам других людей, сексуальному присвоению и ее превращению в инструмент с помощью секса.

*

Формирование ценности — как процесс создания субъективной и экономической ценности на экономических и сексуальных рынках, производимый для скопического определения значимости других людей — парадоксальным образом объясняет процесс обесценивания женщин через механизмы оценки. Мы можем прояснить это, обратившись к альтернативному способу сексуальной оценки. Вита Саквиль-Уэст, аристократка, страстно влюбившаяся в Вирджинию Вульф, описала свое впечатление о знаменитой писательнице следующим образом:

Она совершенно безыскусна: никаких внешних украшений — одевается она просто ужасно. Сначала она кажется вам невзрачной, но затем своего рода духовная красота приковывает к себе ваше внимание, и вы уже очарованно наблюдаете за ней392.

Визуальная оценка Виты происходит в отрыве от множества других возможных людей: она небинарна, она сразу же отмечает, что «ужасно», а что неотразимо. Предметы потребления не играют никакой роли в определении привлекательности Вирджинии, реальность такова, что одевается она просто ужасно. Оценка не является поспешным суждением и не проистекает из сравнительного анализа; она развивается со временем и фактически превращается в процесс признания (того, что Вита называет «духовной красотой» Вирджинии). Она не рассматривает тело, находящееся на рынке среди конкурирующих привлекательных тел, а скорее выявляет своеобразие и уникальность и без особых усилий устанавливает ценность.

Современные визуальные рынки предусматривают усиленные механизмы оценки и обесценивания, возможно, наиболее заметные на периферии гетеросексуального рынка. Достаточно привести два примера: первый является высказыванием известной французской писательницы Виржини Депант, ставшей лесбиянкой, которая рассматривает гетеросексуальность следующим образом:

Мое представление о любви осталось неизменным, но мое видение мира, да, изменилось. Очень приятно быть лесбиянкой. Я меньше озабочена женственностью, одобрением мужчин, всем тем, на что мы обрекаем себя, чтобы им угодить. К тому же меня меньше волнует мой возраст: гораздо труднее стареть, когда вы гетеросексуальны. Соблазнение между девушками существует, но оно гораздо мягче: вы не чувствуете себя отвергнутой и упавшей духом после сорока393.

Совершенно очевидно, что объяснение перехода Виржини Депант от гетеросексуальности к гомосексуальности заключается в том, что она практически больше не чувствует себя вещью, меньше зависит от мужского внимания и одобрения и, таким образом, свободна от цепкой хватки потребительского рынка. Или послушайте одну блогершу-мусульманку, которая отвергает западную сексуальность по очень похожим причинам:

Когда я ношу западную одежду, мужчины пялятся на меня, как на вещь, да и я всегда сравниваю себя с моделями в журналах, стандартам которых трудно соответствовать, а с возрастом становится еще труднее, я уже не говорю о том, как утомительно быть все время объектом наблюдения, выставленным на всеобщее обозрение. А когда я в мусульманской одежде, люди относятся ко мне как к индивидууму, не как к объекту, я чувствую уважение к себе — когда я закрыта хиджабом или чадрой394.

Я не утверждаю, что лесбийская или мусульманская сексуальность являются единственным решением проблемы гетеронормативного угнетения; скорее я использую свидетельства этих женщин, отказавшихся от гетеронормативности, чтобы подчеркнуть связь между мужским господством и потребительским овеществлением, которые содействуют друг другу в создании новых форм классификации, социальной ценности и символического господства.

Сексуальная объективация горячо обсуждается феминистками и рассматривается как проявление и практика власти. Но проблему объективации нужно искать не здесь. Поскольку сексуализация воспринимается как повышение самооценки и объективация, она создает глубокую онтологическую неуверенность личности в себе и в собственной ценности. Она наделяет властью, поскольку приводит в движение механизмы оценивания. И это создает онтологическую неопределенность, так как становится трудно разграничить субъективацию и объективацию. Индивидуальность расщепляется и разделяется между телом, его органами, потребительскими объектами, используемыми для ее создания, а также потребительскими действиями и контекстами, создающими сексуальные взаимодействия. Учитывая, что процесс визуального оценивания неустойчив, вкусы потребителей меняются, капиталистические товары и привлекательное тело зависят от структурного старения, что личность постоянно оценивается, а ее ценность, как ценность и других людей, неопределенна, неудивительно, что для многих женщин гетеросексуальные рынки становятся тяжким испытанием. Движение 2017 года #Metoo с поразительной силой вспыхнуло на международной арене именно потому, что женщины являются не только объектом насилия, но и менее явным объектом невидимой и широко распространенной формы обесценивания. Хотя движение #Metoo зашло в тупик в своем единообразном обличении банального, оскорбительного и преступного, оно вызвало широкий резонанс и отразило мириады способов, с помощью которых женщины традиционно и регулярно обесцениваются в сексуальной сфере. Эти формы патриархального символического насилия чрезвычайно