— Ты это на ходу придумал?

— Я сказал правду.

И он сказал правду!

Но очень надеялся на то, что Поля не начнет припоминать еще какие-то случаи, о которых молчала все годы. Могло быть и такое, что она засекала именно его. Корнилов старался гулять аккуратно, но город у них небольшой, и он мог засветиться с какой-то из своих любовниц.

— Но ты не думай, я весь этот тюнинг, — Полина обвела пальчиком лицо, — не для тебя делаю. Вернее, не только и не столько… Мне самой нравится то, как я сейчас выгляжу. А поведение мое соответствует внешности. Я в гармонии.

— Неужели ты ощущаешь себя счастливее, чем тогда, когда стригла ногти под корень, потому что они мешали тебе чистить рыбу, что ты сама ловила, давала ветру высушить волосы и растрепать их, гоняла на моторке, не боясь испортить макияж, носила выгоревшие шорты, в карманах которых были семечки для птиц?

— И барбариски для нашего сына. Помнишь, как он любил их? И это дурацкое овсяное печенье… Его я тоже постоянно таскала с собой. И мы скармливали крошки чайкам… С ним, с моим мальчиком.

Они договорились не вспоминать о смерти сына чаще, чем два раза в год: только на день его рождения и смерти.

— Давай родим еще одного, — выпалил Эдик. И это тоже была запретная тема. Едва они оправились от потери, Корнилов начал предлагать супруге завести ребенка. Но она категорически отказывалась. Ей не нужен был ДРУГОЙ. — Мы с тобой оба молодые, здоровые, мы можем воспроизвести на свет не то что одного — двоих. А поскольку мы еще и обеспечены, то усыновить третьего. Давай наполним этот большой дом детскими голосами?

— Опять начинаешь? — хмуро проговорила Полина.

— Не мы одни пережили потерю ребенка. Но лишь мы не сделали попытки завести еще одного. И ладно бы здоровье не позволяло или возраст, когда хвор и не молод, ничего уж не поделаешь, но это же не про нас.

— А если и с ним что-то случится? Я не переживу… — Поля тряхнула головой. — Не хочу об этом больше. Если тебе нужен наследник, уходи от меня, заводи семью с другой. Да, я буду не просто несчастна — раздавлена, но я пойму.

Полина швырнула чайную ложку, которой ела мед, в раковину и ушла к себе. Впервые за все то время, что они прожили в этом доме, заперла за собой дверь комнаты.

Было начало десятого, когда они вернулись в порт. Улов сегодня был небольшим, зато время, проведенное в море, приятным. По крайней мере для Алексея. Во-первых, не штормило и его желудок не подпрыгивал к горлу. Во-вторых, они видели дельфинов. А в-третьих, Земских позволили встать за штурвал, и он бороздил море как бывалый рулевой.

Однако, когда «Бывалый» прибыл в порт, ему пришлось вспомнить об основных своих обязанностях и таскать мини-холодильники с уловом на берег. А потом еще палубу отдраить. Закончив работу, он улегся на корме, чтобы отдохнуть, но покой Леши был тут же потревожен Мартином. Мартышка вспрыгнула на грудь Земских и стала топтаться по человеку, не забывая при этом шарить по карманам его шорт.

— Отвали, Мартин, — шуганул обезьяну Леша. Но та отваливать не желала, хоть и получила по заднице. Тут же вернулась на прежнее место, но еще и куснула за бок.

Ойкнув от боли, Леша сел. Мартин на всякий случай отпрыгнул, но не с пустыми руками. В кармане шорт он отыскал жвачку и сунул ее в рот вместе с оберткой.

— Леха, — послышалось с берега. — Лех, принеси судовой журнал, будь другом!

Это капитан кричал матросу.

Земских поднялся в рубку, взял требуемое и вынес журнал Артуру. Неугомонный Мартин бросился следом. Соскучился, видно, по своему спасителю.

— Представляешь, глобальная проверка в порту? — Капитан был не просто расстроен — зол. У него желваки ходили и дергался кадык. Чувствительная мартышка передумала бросаться на руки Артура и взобралась на плечо Леши.

— Кто шерстит?

— Полиция.

— В связи с убийствами? — Артур кивнул. — Но нам переживать не о чем, не так ли? Никто из наших к ним не причастен?

— Надеюсь. Но даже если и нет, переживать всегда есть о чем.

— А, я понял… Ты о левых грузах?

— Чего-чего? — Артур был немного рассеян, листал журнал.

— К тебе, когда я дома один был, некто Марат заходил. Совсем забыл сказать тебе…

— Марат? — переспросил Артур.

— Худой, лысый, на груди набита русалка.

— Понял, о ком ты. — Капитан захлопнул журнал и стал смотреть на Лешу с вниманием. — И чего он хотел?

— К нам в команду, но я сказал, она укомплектована.

— Все верно.

— Еще Марат спрашивал, что, помимо рыбы, мы возим на «Бывалом». Ответил, что ничего. Он не поверил. И теперь я хотел бы узнать у тебя, на самом деле мы берем на борт какие-то запрещенные грузы или нет?

— У Корнилова на судах перевозят только легальные. Если узнает, что кто-то берет левак, карает.

На этом Артур разговор прекратил. Увидев кого-то из правления, махнул Леше рукой и унесся.

Земских с Мартином вернулись на судно.

Минут через пятнадцать, когда Леша уже хотел уходить, явился боцман. Притащил с собой битком набитый пакет и странный куст.

— Что это? — полюбопытствовал Земских.

— Цветы, не видишь, что ли?

— И где ты их взял?

— В парке наломал.

— Не хочу тебя расстраивать, но это не цветы, а кустарник.

— Но на нем же есть цветы, — и указал на крохотные желтые «звездочки», редко разбросанные по веткам.

— Хорошо, принимается. И для кого этот букет прекрасный?

— Для девушки, ясное дело.

— О, у тебя сегодня свидание?

— Да, — гордо ответил Эквадор.

— А я и смотрю, нарядный. — Леша только сейчас обратил внимание, что на боцмане была новая тельняшка, иной одежды он не носил, и чистые шорты. — Кто счастливица?

— Есть одна красотка в борделе хромого Карла. Зовут Кончита.

— По паспорту?

— Ага, — язвительно проговорил боцман. — А меня Эквадор. Прозвище у нее такое. И легенда. Всем говорит, что пуэрториканка. А на самом деле, думаю, молдаванка. Красивая, глаз не оторвать. Кудри во! — провел ладонью по пояснице. — Жопа во! — развел руки на полуметровую ширину, точно заядлый рыбак, демонстрирующий, какого огромного давеча хвостокола поймал. — А кожа цвета корицы.

— Хотел бы я посмотреть на эту Кончиту.

— Так в чем же дело? Пошли со мной.

— Куда?

— В бордель хромого Карла.

Алексей уже рот открыл, чтобы отказаться, а потом подумал: а почему бы и не сходить? Он ни разу не был в публичном доме. И слабо себе представлял, как это заведение (его же можно так назвать?) выглядит в реальной жизни, не в кино.