Травяной чай, искусно заваренный Гаврилой, немного взбодрил его, но все же упадок сил был очевиден. Причинами этого послужили и смерть сына, и то, что после его похорон он практически не спал.

Михаил Андреевич никогда не предполагал, что сам окажется в ситуации, в которую часто ставил своих врагов. Он был жестким лидером и безжалостно уничтожал всех, мешавших его деятельности, а следовательно, ему лично. Отцы семейств, одинокие волки и немало других бедняг бесследно исчезали с его жизненного пути. Он даже не помнил имен людей, отправленных когда-то по его приказу в мир иной, и ни разу не задумался, как тяжело терять тех, кого любишь. А ведь у многих были семьи, дети, жены… Сейчас он прекрасно понимал, что именно ощущает человек, когда ему сообщают о смерти близкого. Если бы это произошло естественным образом, если кончина была ожидаемой, например, вследствие болезни, осознание вечной утраты ощущалось бы не так горько. Но когда чья-то смерть происходит насильственным путем, с помощью третьего лица – которое сейчас дышит, ходит и улыбается своей безнаказанности, – уже выше всяких сил становятся попытки взять под контроль гнев и не начать убивать всех подряд, не разбираясь, кто виновен, а кто нет. Михаил Андреевич с трудом усмирил свою ярость и позволил Ирине Линдерман остаться в живых. Прежде он уже давно избавился бы от нее, а затем принялся бы методично устранять всех остальных, связанных с ней и с ее наследством. Он не задумался бы над вопросами гуманности, убрал бы всех без детальных разбирательств – только потому, что среди них непременно скрывается тот, кто застрелил его мальчика или отдал приказ для этого действия. Но сейчас что-то словно сломалось в нем и не позволяло выпустить наружу хищного зверя, которым он был когда-то. Возможно, виною этому был его погибший сын и Марат, пробудившие своей любовью его ответную чувственность и мягкость.

Михаил Андреевич не хотел действовать сгоряча, поэтому пока что наблюдал за всеми со стороны, ожидая момента, когда придет время нанести удар. Однако он уже начал терять терпение. Убийца оказался слишком умен и осторожен. Вероятнее всего, их вообще было несколько, так как в одиночку невозможно осуществить подобную операцию, обязательно нужны помощники. Нынешнее положение вещей говорило о том, что его враг медлит с дальнейшим ходом, потому что предстоящий шаг представляет собой особую значимость; а может, причиной такого промедления является тот факт, что игра уже закончена. В этом случае Михаил Андреевич уже знал, кто убийца, оставалось только отдать приказ избавиться от него.

Однако в его представлении все уж как-то слишком просто складывалось, и это не давало покоя.

– Дядя, о чем вы задумались? – спросил Марат, подлив еще горячего чая.

– О Заимисе, – ответил Михаил Андреевич и с наслаждением вдохнул аромат мяты, липы и чабреца. – И когда же Гаврила обнаружил в себе талант травника?

– Он ведь с Алтая, – таким тоном, словно он открыл дяде большую тайну, произнес Марат.

– Это он тебе напел? – хрипло засмеялся Михаил Андреевич, и Марат обрадовался его приподнятому настроению. – Не верь этому сказочнику! Гаврила родился под Москвой, а на Алтае его деда пристрелили – за то, что он пушниной промышлял. Лесники обнаружили его в тот момент, когда он горностаев свежевал.

– А он так красочно расписывает свое детство: пихтовые леса, озеро, возле которого стоял родительский дом… Невозможно не поверить.

– На то он и Говорило. Его бы фантазию да в мирных целях применять – имело бы смысл. Хотя усидчивости в нем нет. Он ведь твой ровесник? Напомни мне, что-то совсем у меня с памятью плохо.

– На год старше.

– Тридцать три? Хороший возраст, – вновь призадумался Михаил Андреевич. – А теперь скажи, почему ты решил больше не участвовать в наблюдении за Ириной.

Марат почувствовал, как ледяной озноб пробежал по всему его телу. Он пересел в кресло, стоявшее у камина, и протянул руки к огню.

– Она тебе нравится?

Михаил Андреевич улыбался, но Марат знал, что за этой мягкостью кроется нечто другое. И что именно – он еще не определил.

– Нет, не нравится, – ответил он. – Мне нравятся другие женщины. Яркие, знающие себе цену…

– Ах, дорогой мой мальчик, – во второй раз за вечер рассмеялся Михаил Андреевич. – Если человек может назвать свою стоимость, то грош ему цена! Запомни это. Я не утверждаю, что ценить себя – это неправильно. Напротив, признавать и учитывать ценность себя как личности – верная позиция. Но вот оценивать себя, то есть назначать конкретную сумму – это уже неуважение по отношению к своей сущности.

– Ладно, ты выиграл. Она мне интересна.

Марат даже не заметил, как перешел на «ты», зато Михаил Андреевич, ничего не пропускающий мимо себя, внутренне улыбнулся. Похоже, его племянник неосознанно переступил черту, которую он сам же и начертил много лет тому назад, не допуская близости и мягкости в их отношениях. Михаил Андреевич никогда не требовал, чтобы Марат называл его по имени и отчеству, потому что не в этом вежливом обращении проявляется уважение. И все же он не пытался нарушить границы, установленные Маратом, и не возражал, когда тот делал все, чтобы никак не сокращать разделявшую их дистанцию. Сейчас эта невидимая демаркационная линия исчезла, и Михаил Андреевич обдумывал, что послужило тому причиной: смерть брата или серьезное увлечение?

– Ты ничего не знаешь об этой женщине, – он решил проверить, насколько далеко можно зайти.

– А мне кажется, что я знаю о ней все, – произнес Марат. – Мне известно ее прошлое, вся правда о ее нынешних отношениях с людьми, и даже то, сколько ложек сахара она кладет в свой чай.

– И сколько?

– Предпочитает несладкий, с молоком. – Марат понял, что дядя подшучивает над ним, и улыбнулся. – Но разговор зашел не о ней, а о Заимисе.

Михаил Андреевич нахмурился:

– Помню.

– Как ты намерен с ним поступить?.. Простите, – вдруг вымолвил он и заметно побледнел.

– Марат, – Михаил Андреевич поднялся, подошел к креслу и, перегнувшись через спинку, обнял племянника за плечи. – Довольно формальностей! Мне приятно, как ты ко мне обращаешься, – он отошел к столику, на котором стояло спиртное. – Выпьешь со мной?

– Да, – согласился Марат, – только не твой виски. Схожу в кухню за вином.

– И мне возьми бокал, – Михаил Андреевич внезапно изменил своим пристрастиям, что случалось с ним очень редко. – Хочу белого. Холодного.

Марат быстро вернулся, разлил вино по бокалам, которые мгновенно запотели в теплой комнате, и подал бокал дяде. Михаил Андреевич отпил глоток вина и от удовольствия прикрыл глаза.

– Заимис, – начал он. – Слишком легко все сходится! Будто кто-то намеренно вывел дорожку именно к нему, чтобы отвести подозрения от себя. Посуди сам. Марта Азарова пишет завещание в его пользу – и вскоре погибает. Нелепая авария? Вряд ли. Милиция так и не нашла тех таинственных гонщиков, устроивших «соревнования» в самом центре Москвы. Камеры на здании установлены под таким углом, что номера проезжающих по трассе машин определить невозможно. А если их не было вообще или их чем-то замазали, получается, что убийцы действовали очень рискованно, потому что любой патруль ДПС мог остановить их и тем самым сорвать операцию. Это говорит о том, что место для совершения убийства было тщательно запланировано. И, следовательно, все усилия были направлены на то, чтобы Заимис стал основным акционером. Но, насколько мне известно, он хотел избавиться от этого бремени. Даже нотариуса вызвал.