Он вернулся к документам, лежавшим перед ним.

— Так, что мы имеем от наших товарищей? Опять Тед Малкович, опять его появления в диссидентских кругах…

Нагибин перелистнул две страницы.

— Так, во время поездки в Грозный пытался установить контакт с некоторыми из чеченских националистов… Это понятно… Встречался… Беседовал… Так… Большой знаток истории Северного Кавказа…

Нагибин взглянул на наручные часы и причмокнул губами:

— Однако, время, господа…

Он поднял телефонную трубку и набрал номер. Телефонный диск крутился медленно, с ровным жужанием. Номер соединился сразу.

— Алло, привет, старина, это я. Ты ещё не ушёл? Это славно… Я спущусь к тебе на пару минут? Мне насчёт Малковича надо кое-что прокачать…

Застолье у Анны ничем не отличалось от времяпровождения у других знакомых Эльзы Шапошниковой; собралось человек восемь, из которых Юдин видел прежде только одну семейную пару, разговаривали под звуки магнитофонных записей о нарядах, причёсках, хрустальных вазах и любовных похождениях ближайших знакомых. Анна пыталась дважды пригласить Юдина на танец, но он отяжелел от выпивки и отказался, хотя она жарко дышала ему в ухо и даже многозначительно пожала колено.

По дороге домой Эльза упорно молчала, шагая впереди и демонстративно не оборачиваясь к Юдину. Он брёл позади, погружённый в свои, никому не ведомые мысли. Несколько раз он останавливался, громко отрыгивал и невнятно матерился. Возле подъезда, где жила Шапошникова, он не остановился, прошёл мимо в задумчивости, и молчаливая гордость Эльзы мгновенно улетучилась.

— Ты куда? — выбежала она на улицу, обнаружив, что Юдина не было на лестничной клетке. — Коля!

— Что? — он остановился и достал из нагрудного кармана рубашки пачку «Беломора».

— Разве ты не ко мне?

Он пожал плечами.

— Устал я, — он чиркнул спичкой, и пламя выхватило из темноты его осунувшееся лицо. После парикмахерской он выглядел почти красавцем. Умелые руки мастера придали изящество его тёмно-русой бороде и превратили вихрастую копну волос на голове в аккуратные волнистые пряди, разделённые ровным пробором.

— Коля!

— Чего? — он безучастно выпустил из ноздрей едкий дым.

Эльза взяла его за руку и потянула за собой. Юдин не отказывался. Дважды он споткнулся на ступеньках и чуть не упал, ободрав тыльную сторону руки о вывернутые прутья, на которых держались перила.

— В каком всё-таки махровом говне мы живём, — проворчал он. — И какие у тебя бездарные подруги.

— Уж какие есть! Можно подумать, что у тебя знакомства получше моих, — раздражённо откликнулась она, сбрасывая туфли. — Что-то я не заметила, чтобы ты водил меня к твоим друзьям… Куда все твои художники подевались? Или обделались? Боятся встречаться с тобой из-за твоей судимости?

— Заткнись.

— Они-то небось за тунеядство не отсиживали, нашли, как приспособиться к нашей жизни… И рисуют себе, рисуют! Они хоть что-то рисуют, а вот ты вообще забыл о том, что ты художник… Только пьёшь… Между прочим, я глаз-то на тебя положила не из-за твоего члена… Думаешь, этого добра вокруг мало?.. Я думала, что ты художник, интеллигент, талант…

— Проглоти язык, я тебе сказал!

— Слушай, Коля, — Эльза села на стул, раздвинув колени и свесив между ними руки. В этой расслабленной позе, со склонённой головой, полуприкрытыми пьяными глазами, растрепавшимися волосами, она смотрелась не лучшим образом, и Юдин отвернулся к окну. — Слушай, дорогуша, ты чего так на Аньку-то пялился? — Эльза говорила медленно, вяло, неуверенно. — Все вы мужики на один манер скроены. Эх… Ну, чего ты пялился на неё? — чувствовалось, что она ещё не определилась в душе, ругаться или нет. Она ещё не до конца поняла, как её вести себя с сожителем, жёстко или дипломатично.

— Чего ты пристала ко мне, Эля? — Юдин продолжал глядеть в окно. — Ничего я не пялился на твою Аньку.

— Как же! Можно подумать, то у меня гляделки ни хрена не работают… Ну пойди ко мне… Пойди сюда…

* * *

— Вот ты говоришь, чтобы я не заводила речь о семье. Но почему? — Эльза перевернулась на бок и указательным пальцем, словно рисуя, провела по бороде и усам Юдина. — Разве я не женщина? Разве мне не хочется настоящего уютного дома?

— Ну вот! — продолжая лежать на спине, он вытянул руки вверх и просительно потряс ими.

— Что «ну вот»?

— Только этих разговоров нам не хватало! Какая у нас может быть семья? Я грузчик, дура ты моя! Грузчик! А ты официантка! Подай-принеси! На какие шиши мы с тобой жить будем?

— На хорошие! — выпалила Эльза.

— Мы с тобой вон как любим поесть-попить. Мы все твои чаевые просаживаем в два счёта. А семья требует многого… Да и вообще… В этой вонючей стране создавать семью противопоказано…

— А ты не бойся, — таинственно заворковала Эльза, прижимаясь губами к его шее. — Я тебя обеспечу. Есть у меня деньги, Коленька.

— Какие деньги? Что ты мелешь? — он нахмурился, подчёркнуто изображая неудовольствие её беспочвенным хвастовством.

Она проворно выскользнула из постели и, сверкая круглыми ягодицами, выбежала из комнаты. Юдин приподнялся на локтях, ожидая её возвращения.

— Смотри! — воскликнула она, появившись в дверях комнаты.

В руке она держала большую жестяную коробку круглой формы из-под импортных конфет.

— На, полюбуйся, милый! Это мои сокровища! — она весело хохотнула.

В коробке лежали золотые кольца и серьги.

— А ты говоришь, что на чаевые прожить невозможно, — торжествующе провозгласила она, подводя победную черту под разговором.

— Ни хрена себе пельмешка!

— А ты что думал? Стала бы я унижаться из-за копеек на этой работе. «Девушка, что вы так медленно? Почему приборы грязные? Что это за порция такая жалкая?» Тьфу на них на всех! Терпеть не могу! Но терплю…

— Да уж, — всё ещё не веря своим глазам, кивнул Юдин, — терпения у тебя, оказывается, хоть отбавляй.

— Жизнь такая, милый. Нужно уметь терпеть. Нужно уметь ждать. И поверь мне: я буду ждать долго-долго, чтобы дождаться моего времени. И моё время настанет! Я дом себе отгрохаю. Машину собственную заимею. Я буду терпеть и ждать, чтобы на старости лет с трясущейся ручонкой у паперти не стоять. Моя старость будет красивая.

— А уехать тебе никогда не хотелось?

— Куда? Из Ростова?

— Из Союза!

— Ты что? Про уехать — это всё сказки. Нет, Коленька, мне тут хорошо будет. Здесь всё можно, если средства позволяют. А там… Кому я там нужна? Там ни друзей, ни знакомых… Я и языков-то никаких не знаю. А без языков и поболтать не с кем будет…