Юрий ничего не ответил, только согласно кивнул головой. Ему спать не хотелось, хотя он устал не меньше товарища. День выдался тяжелым, и, как они оба грустно шутили, пустым. Ни одного ценного образца.

За сетчатыми стенками накомарника ветер ворошил пожухлую листву. Отблески костра переливались на пологе палатки. Где-то прокричала спросонья птица. Протяжно и тоскливо в ночной тишине поскрипывали стволы деревьев. И далекие звезды, крупные и яркие, густо усеявшие клочок неба, который завис над долиной, казалось, равнодушно и холодно, как и миллионы лет назад, молча и безучастно рассматривали землю.

Юрий сунул в костер несколько веток и смотрел, как вспыхнули язычки пламени, как они побежали по сучьям, облизывая их со всех сторон.

– Петь, ты не спишь? – Юрий повернулся к товарищу и попытался разглядеть лицо Селезнева.

– Пока нет, – равнодушно отозвался тот и, зевнув, добавил: – Хватит терзаться, коль не нашли здесь, так в другом месте, может, и нам повезет. Ложись-ка дрыхать.

– Так я вот тут думаю…

– В нашем нынешнем положении, занятие, прямо скажем, не совсем бесполезное, – усмехнулся Селезнев, пряча голову в спальный мешок. – Покедова, до утра, мыслитель!

– Не, Петь, я серьезно! Не прячь голову, как улитка, послушай, – Юрий уселся рядом на своем спальном мешке. – У меня мыслишка одна вертится и покоя не дает. Послушай, что скажу.

– Давай, только покороче, – Петро высунулся из спального мешка, недовольно пробурчал: – Выкладывай, все одно спать не дашь.

Бакунин пропустил мимо ушей рассерженный тон друга. Он привык не обижаться по пустякам.

– Слышь, Петь, такая мыслишка, – повторил он и тихо, словно здесь их кто-то мог подслушивать, произнес: – Если под нами рудное тело, если мы нашли лишь признаки его, то должен же быть у него где-то и другой выход, а?

– Как сказать, – пожал равнодушно плечами Селезнев. – Кабы было бы, так мы б его нашли. А теоретически… Даже теоретически, мне кажется, что нет этого самого второго выхода, поскольку, может быть, не существует и само рудное тело. Оно живет пока лишь в нашем с тобой воображении.

– Не надо. Петь, не спеши ставить крест. Это и без нас успеют сделать другие, – Бакунин снова подбросил сушняка в костер. – Давай лучше вместе покумекаем о том, где мы с тобой еще не были, а?

Петро не спешил с ответом. Казалось, он задремал. Но через несколько минут он отозвался.

– Где не были, говоришь? – повторил вопрос и сам же вслух отвечал: – Кажется, все тут пооблазили, вылизали каждый метр… Вроде бы ничего не пропустили. На карте отмечено у нас, нет пустого места… Хотя… Хотя, знаешь, есть! Верховья Хурмули. На водоразделе.

Оба хорошо знали местность, топографическую карту знали наизусть, и заглядывать в нее не было никакой нужды. Бакунин тут же ухватился за слова товарища.

– Верно, Петь! Там, на самой границе участка, мы не были, – Юрий расстегнул свой спальный мешок, стал быстро раздеваться. – Завтра с утречка и двинемся туда. Погода пока сносная, перебьемся.

– Верховья Хурмули? – Петро распустил на мешке «молнию» и приподнялся на локтях. – А ведь это мысля, Юрк! Как пить дать, мысля!

И надежда снова вспыхнула в их сердцах. С рассветом они двинулись к верховью шумливой речушки Хурмули, продолжили поиск. И им улыбнулась удача. В первый же день нашли и признаки, и ореолы, и крохи самого касситерита. И каждая находка как бы подзадоривала их, укрепляя веру в свое Перевальное.

Поиск – дело сложное и однообразно нудное. Тайга кругом мрачная, глухая. Горы. А надо топать и топать, продираясь сквозь колючие заросли и буреломы, выдерживая направление маршрута, колотить и колотить серые породы. Геолог должен не пропустить главное, уметь видеть малейшие кристаллики, оценить десятки различных признаков. Значение каждого из них варьируется. Нельзя отдать предпочтение одному или другому.

Молодые геологи, конечно, уже знали, чувствовали интуитивно, что где-то рядом у них под ногами, на глубине, таится рудное тело. Но это надо еще доказать. И не словами, не теоретически, а конкретными весомыми и зримыми образцами. И такие образцы они добыли. Пусть мало. Очень мало. Но они, эти кристаллики касситерита, при анализах, красноречиво подтвердили одно, что все они – и те, с Перевала, и эти, из верховья Хурмули, – одного порядка, одного состава… А это значит – они из одного и того же источника, единого, не разведанного пока, рудного тела.

Перевальную зону им, Бакунину и Селезневу, удалось отстоять. Отстоять на перспективу, для будущей разведки, для дальнейшего углубленного поиска. И всё. Никакой техники им не выделили. Да ее никто и не собирался им выделять. Технику давали лишь на верные и конкретные месторождения, на весомые и бесспорно доказанные площади. А у них на Перевальной пока лишь одни крохи и полная неясность с рудным телом, где-то притаившимся на глубине. То ли близко от поверхности, то ли на недосягаемой глубине. Все это еще надо выяснить. А для этой цели необходимо заиметь хоть один буровой станок, чтобы долотом, как рукой, проникнуть в глубину и пощупать эту самую руду.

С буровым станком им повезло. В буквальном смысле повезло. Прямо как в пословице: не было бы счастья, да несчастье помогло. По дороге в Гайчанскую зону тракторист свернул не в ту сторону, поехал по широкой тропе к Перевальному, дорогу к которому еще не пробили окончательно, и на крутом повороте не смог правильно выполнить маневр. Прицеп с тяжелым грузом потянул вниз, перевернулся. Тракторист едва успел выпрыгнуть из кабины.

Буровой станок был старым, маломощным, давно подлежащим списанию. Соответствующая комиссия тут же и оформила нужные бумаги. И этот металлолом выпросил себе Бакунин. Ему разрешили. Буровой мастер Николай Емельянович Лавренюков, человек бывалый и степенный, неторопливый в решениях, удивительно трудолюбивый, жадный к работе, никак не мог согласиться со смертным приговором своему буровому станку и потому охотно перешел к Бакунину, который проявил интерес к списанному агрегату, чтоб сообща, как говорил мастер, «поставить машину на ноги».

Это им стоило невероятных усилий, бессонных ночей, риска и смекалки. Но как бы то ни было, а станок, где волоком, где с помощью лебедок и трактора, все же спустили вниз, а потом по речной пойме перетащили сюда, в Перевальную. Собрали его, отремонтировали и запустили. И вот в те радостные дни, когда бур вонзился в скалистую толщу горы, из управления пришла бумага, в которой главному инженеру экспедиции значился строгий выговор и предписывалось в кратчайший срок «прекратить самовольщину и внеплановое бурение».

В эти трудные дни жизни Бакунина поддержали начальник экспедиции и главный геолог. Казаковский просто не мог допустить мысли, что за хорошую инициативу и смекалку следует наказывать, ему совесть не позволяла издать соответствующее распоряжение на демонтаж и перебазировку бурового станка. Что же касается Анихимова, то тот был открыто заинтересован в том, чтобы забуриться, заглянуть в недра Перевальной зоны. Они оба надеялись, что им удастся отстоять Перевальную зону, утвердить на нее перспективный план.