– А что так? – спросил в свою очередь Бакунин.

– Житуха такая, – вступила в разговор другая сидевшая на ящиках пожилая крупнотелая и крупнолицая женщина, – сплошная благодать!

– Во-во, Антоновна, верно!

– Одна благодать. Как на необитаемом острове, вроде робинзонов мы, – голосисто посыпала словами смуглянка с вишневыми глазами. – Ни театра, а только концерты самодеятельные, особенно в дни получки, когда бичи перепьются и забузят.

– Какие бичи? – спросил Юрий, впервые слыша странное слово.

– А ты что, не знаешь? Пьянчуги эти самы, которые всё на себе пропивают до последней нитки. Их и зовут бичами.

– Странное слово какое-то.

– А ничего тут странного и нету, – пояснила пожилая. – Просто сокращенное. Бич – это «бывший интеллигентный человек». Так они сами себя называют, хотя никакой интеллигенции в них и не видать, сплошная пьянь оголтелая.

– И кинотеатра у нас нету, кино крутят в столовке. Домов мало, а живут большинство в палатках, зимой и летом, комарье да мошку своей кровушкой кормят. Ну а насчет свежего воздуха, так у нас красота, – сплошной курорт!

– Не надо, Райка, парня запугивать, – сказала пожилая. – Мы-то держимся, и ничего. Живем!

– Пусть заранее привыкает, – молодуха снова стрельнула в Юрия глазами, представилась. – Раисой меня звать, будем знакомы. Так что в Райкино место едете, поскольку я в поселке, можно считать, первая по главности женщина.

– Меня – Юрием, – ответил Бакунин и спросил: – Первая женщина? Значит, вы жена начальника экспедиции?

– Не, – рассмеялась она в ответ. – Продавщица я в единственном магазине, так что без меня никому никак не обойтись, – добавила мягким голосом. – Ты парень молодой и, вижу, скромный. Так что не стесняйся, если что, могу и в долг отпустить, до получки, конечно.

– Спасибо, – ответил Бакунин. – Магазин есть, это уже хорошо. А почта имеется?

– А то как же! Целый почтамт, – отозвалась Раиса и ткнула пальцем в небо, заливисто рассмеялась. – Прямая связь с верхами!

– Почтовый ящик на елке прибит около столовой, – пояснила пожилая женщина. – Раз в неделю его опорожняют и возят попутным трактором в Старт. Так что письма доходят, не волнуйся.

Юрий пожалел, что не сообразил отправить телеграмму сразу же, в первый день, как прибыл, с вокзала. И еще подумал, что сначала надо бы обзавестись хоть каким-нибудь жильем, снять у кого-нибудь комнату, а тогда и вызывать сюда Алину.

В Солнечном никакой комнаты, даже угла, ему снять не удалось. В тех немногих домах, которые к тому времени выстроили, и без него была сплошная теснота, в комнатах жили по две-три семьи, отгородившись друг от друга повешенными на веревках простынями. Юрий устроился в двухместной палатке, которую успел установить Петр Селезнев, такой же, как и он, молодой специалист, прибывший сюда на неделю раньше его из далекого Донбасса. Они сразу подружились. Петр оказался на редкость общительным человеком. У молодых людей оказалось много общего.

Им повезло. Их сразу же включили в поисковую партию, и спустя пару недель после прибытия они уже находились за десятки километров от центральной базы экспедиции и вместе с рабочими пошли в самостоятельный поиск. Прокладывали маршруты, участвовали в геологических съемках, составляли отчеты, рисовали карты, изучали анализы найденных в горах Мяочана образцов.

С рюкзаком за плечами и с геологическим молотком в руках им пришлось отшагать не одну сотню километров, провести не одну бессонную ночь у костра под шорох дождя или посвист ветра в кронах елей да кедров. И временами им казалось, что их забросили в эти глухие места напрасно, что их усилия и усилия многих других людей тратятся зазря, потому что никакого касситерита тут нет и в помине. Такие грустные мысли досаждали обычно к концу дня, когда в рюкзаке не оказывалось ни одного хотя бы мало-мальски стоящего образца, а в намытых пробах – даже обнадеживающих блесток… С такими невеселыми мыслями они засыпали, а утром все начинали сначала…

Трудно сейчас сказать, почему именно, с какого момента Бакунин и Селезнев занялись изучением скупых сведений о зоне на перевале, которую Юрий назвал Перевальной. Но она их притянула к себе, как магнит, и цепко удерживала. Шаг этот был для многих весьма неожиданным. Сведения по этому малоизученному участку были очень скупые, разрозненные и к тому же еще и весьма противоречивые. Руководство экспедицией да и многие бывалые геологи как-то незаметно и дружно поставили крест на возможной перспективности участка. Жалкие крохи касситерита там были обнаружены только лишь в одном месте, в распадке, где протекал шумливый ручей, бравший начало от горного ключа. Ниже по течению следы минерала терялись. Сделать какие-либо серьезные выводы по таким скупым данным никто не брался.

К концу сезона касситерит был найден и на самом перевале, вернее, на склоне горы. Но площадь его залегания оказалась ничтожно малой. Да к тому же при проведении анализов выяснилось, что по своему качественному составу он отличается от касситерита, обнаруженного в долине ключа. Так что сделать вывод, что эти проявления, эти крохи касситерита являются посланцами одного и того же рудного тела, возможно, значительного, естественно, было нельзя. Слишком уж противоречивыми оказались результаты химического и других анализов. И поэтому в планах экспедиции на первое место выдвинулась другая, соседняя Гайчанская, рудная зона. Там по крайней мере оказались налицо основные признаки месторождения, которое, возможно, таит промышленные запасы. И как бывает в таких случаях, на эту Гайчанскую зону утвердили план разведки, выделили средства и технику.

Конечно, молодые геологи где-то в душе тихо завидовали удачливым соседям. Везет же людям! А у них одно сплошное пустое место. Впрочем, не совсем пустое. Есть и находки. На той неделе рабочие доставили в лагерь результаты анализов первой партии образцов и намытых шлихов. Скупые сведения анализов показывали, что и у них что-то есть, обнадеживали. Почти во всех пробах обнаружены ореолы. Это уже что-то значит. Они укрепляли веру. Надо продолжать поиски. И в то же время они и расхолаживали. Как ни верти, как ни крути, а ореолы – это всего-навсего лишь косвенные признаки наличия руды. А самого касситерита пока еще не было. Его-то и предстояло еще найти.

Почти неделю они, раскинув лагерь у Перевала, с утра и до темноты лазали по окрестным сопкам, по распадкам, промытым горным ручьям, обдирая одежду о кедровый стланик, сбивая колени о камни, стремясь отыскать хоть какие-нибудь признаки касситерита. Обследовали каждую пядь, каждый метр скальных обнажений. И – никаких результатов.

Пора было уходить. Поздним вечером, подкинув сушняка в костер, они долго сидели у огня, усталые и печально разочарованные. Все их стремления и надежды превращались в пепел, как догорающие головешки. Суровая действительность опрокинула их смелые догадки, радужные предположения. Они так и не обнаружили, не нашли то, что так упорно искали. Горы цепко хранили свои тайные кладовые.

– Ну, я пошел на боковую, – сказал Петро и направился к палатке, чтобы нырнуть в теплый спальный мешок. – Утром двинемся в обратный путь.