– Не хочу, – Алина капризно надула губки. – После коньяка я хочу только кофе и ванну, лучше джакузи.

Я, подпрыгивая от холода, едва удержалась от того, чтобы не выдернуть ее из машины за воротник халата.

– Выходи, Лушенька, будет тебе и ванна, и какао с чаем, – с угрозой в голосе и со зверской улыбкой на лице велела я.

– Принимаю свою ошибку, все меня ждут. Выхожу, выхожу, – не стала со мной спорить Алина и быстро выскочила из машины. Чтобы перевести разговор в другое русло, она спросила: – Валентин, а Романа вы случайно не встречали?

Вместо Валика ответил Воронков:

– Здесь ваш Рома, в пятой палате лежит, после операции в себя приходит.

– А что с ним? – испугалась я за парня.

– Приступ аппендицита. Хорошо, что успели вовремя вырезать, мог и перитонит начаться.

– Ой-ой-ой, – завизжала от боли Алина. Статуэтка вывалилась из халата и больно ударила ее по ноге. Если учесть, что божок весил килограмма полтора, то орала она от души, не претворясь.

Я восприняла ее травму как неизбежность: наконец-то и ее настигла кара африканского племени. В следующий раз будет держать язык за зубами и не станет желать несчастья всем подряд. А если ей придет в голову кого-то проучить, так пусть это будет справедливое наказание, за дело.

– Что с вами? – Сергей Петрович склонился над распухающей на глазах ногой Алины. – А это что? – он поднял статуэтку и поднес к свету фонаря.

– Ой! Это все он! Он! Я вам рассказывала о нем, – ойкая от боли, произнесла Алина. – Помните, мы с вами ездили на вокзал в камеру хранения? Я тогда перепутала ячейки, а потом вспомнила, – продолжала всхлипывать подруга.

– Вы опять за свое? – настороженно спросил Воронков.

– Да разве ж это только мое? Вы мне опять не верите? – захныкала Алина, надеясь на сочувствие. Воронков ей не верил ни тогда, ни теперь, поэтому и молчал, давая ей выговориться. А Алина продолжала каяться в грехах и черных мыслях. – Почему вы икали четыре часа? Благодаря мне, то есть ему. Это я в сердцах пожелала, чтобы вас замучила икота. А Рома? Тоже его работа! А я ведь только сказала, чтоб у него живот скрутило. Вот вам – пожалуйста! Прости меня, Ромочка! – заголосила Алина. – Я не думала, что так получится.

– Н-да, – выдавил из себя Воронков, не зная, как отреагировать на Алинины признания. – А вы что скажете, Марина Владимировна?

Я только кивнула: мол, так и есть, как было сказано, так и вышло.

– Н-да, тяжелый случай, – прошелестел губами Сергей Петрович, очевидно, решив, что мы обе находимся в бреду.

– Да чушь все это! – воскликнул Валентин. – Дайте его мне!

Он протянул руку к статуэтке, но Алина с криком: «Нет!» бросилась наперерез и выхватила из рук Воронкова свое сокровище.

– Не отдам! Это мой крест! Я его должна вернуть на то место, с которого взяла. – С этими словами она опять запихнула статуэтку за пазуху.

На первом этаже рядом с дверью вспыхнул свет в окне.

– Не стоит так кричать. Всех больных перебудите, – строго сказал Воронков и пошел к двери стационара.

Заспанная медсестра пропустила нас в отделение. Не знаю, кого и как успел предупредить Воронков о нашем прибытии, но номера или, правильнее назвать, палаты были уже готовы. Обрадованные тем, что наконец-то сможем нормально отдохнуть, мы не спросили у Сергея Петровича, где он собирается ночевать сам. Прощаясь с нами перед дверью палаты, он сказал: «До завтра». А через некоторое время я услышала, как завелась и отъехала его машина. Я тогда подумала: «Наверное, хочет поставить ее на стоянку».

Маленькая комната с двумя кроватями и тумбочкой между ними и меня, и Алину вполне устроила, приютили – и хорошо. Нам даже выдали ночные сорочки, шлепки и байковые больничные халаты, не такие дорогие, как взятые напрокат в доме Клотильды Андроновны, но чистые и теплые. Потом нас отвели в душ, а когда мы вернулись в палату, медсестра принесла нам по кружке чая. Чай был самый обыкновенный, не очень ароматный и некрепкий, но горячий и сладкий. А большего в ту ночь ни мне, ни Алине и не хотелось.

Валентина медсестра поселила с нами на этаже, мы столкнулись с ним в больничном коридоре, когда выходили из душа. Он тоже шел мыться с сумкой в руках и с больничным полотенцем. Пожелав друг другу доброй ночи, мы разошлись в разные стороны.

Выпив чая, мы приклонили головы к подушкам и тут же уснули.

Утром мы проснулись в десять часов. Я сходила в ординаторскую и позвонила Олегу. Соврав, что у меня и Алины все в порядке, я пообещала мужу вернуться сегодня к вечеру.

Где искать Воронкова, мы не знали и поэтому, чтобы не скучать перед окошком в ожидании капитана, решили навестить Рому.

– Не помнишь, Воронков называл номер палаты? – силясь вспомнить, спросила меня Алина.

– Номер палаты – пять. Это на первом этаже.

Роман лежал в послеоперационной палате совершенно один. Сиделка ему не полагалась, но медсестра время от времени заглядывала в палату, чтобы спросить, не нужно ли ему чего. Взяв с нас честное слово, что мы не будем утомлять больного, она великодушно пропустила нас в послеоперационную палату.

– Рома, мы к тебе. Как ты? Шов болит? Еще не вставал? – наперебой стали мы расспрашивать больного.

– Привет! Откуда вы взялись? – обрадовался Роман и нахмурился, увидев нас в больничных халатах. – Вы что, заболели?

– Нет, нет, не волнуйся! В другой одежде нас бы к тебе не пустили, – успокоила его Алина.

– Да ладно! – не поверил он в безобидную ложь. – Тапочки на ногах, косметики нет. Я что, не помню, как вы выглядите? Выкладывайте, как сюда попали?

– Нам ночевать негде было, – призналась Алина. Это уже была чистая правда. – Пришлось переодеваться в больничные одежды, чтобы отсюда не выперли, – Алина скроила невинное лицо. – Гостиницы в Михайловском нет. Хорошо, что по пути попалась эта богадельня.

– Это богадельня спасла мне жизнь, – обидевшись, сказал Роман.

– Что же с тобой стряслось?

– Я еще утром почувствовал себя не в своей тарелке. Немного мутило, в животе слегка покалывало.

– В правом боку?

– Нет, покалывало то там, то сям. Я подумал, что накануне съел что-то не то. Позавчера мы с приятелями немного погудели. Немного выпили. Может, перебрал, а может, и закуской отравился. Когда мы сюда приехали, у меня живот уже серьезно болел.

– Сказал бы, – укорила я его. – Разве можно с болью в животе шутить?

– Так я ведь думал, что отравился. Когда мы разошлись в разные стороны, вы пошли искать Нину, а я побежал искать туалет. Нашел, но боль не унималась, а становилась все сильнее и сильнее.

– Бедолага. И что дальше? – сочувствуя Ромкиным страданиям и терзаясь угрызениями совести, спросила Алина.