всей его внешностью «такого хорошего и доброго толстяка», Анна Александровна, захлебываясь, расхваливала его ежедневно императрице. Андроников же умно и ловко подталкивал ее.

Появились на сцену и деяния Хвостова, как человека глубоко религиозного и верующего.

Он сделал что-то очень хорошее по отношению к святому Павлу Обнорскому.

И государыня Александра Федоровна, несмотря на мудрое противодействие Горемыкина, считавшего Хвостова непригодным к должности министра внутренних дел, не видя никогда Хвостова и зная о нем только по истерическим расхваливаниям Вырубовой, стала письмами в Ставку систематически советовать государю взять на место князя Щербатова именно Хвостова. И делала она это настойчиво всю первую половину сентября, браня попутно Щербатова и доказывая его непригодность к занимаемой должности.

Но вместе с Хвостовым Андроников продвигал и Белецкого. Белецкий, считавшийся вообще противником Распутина, вдруг сделался его поклонником и, введенный в дом Вырубовой, совершенно обошел и покорил наивную в политике Анну Александровну. Он покорил ее всезнанием революционного подполья, всезнанием всех, кто интриговал когда-либо против их величеств, против нее самой, против Распутина. На сцену появились перлюстрированные письма, сплетни о том, как перехватывали письма императрицы, как будто бы интриговали князь Орлов, Джунковский, как будто бы интригуют Самарин и Щербатов.

От всего этого (так доказывал он) надо умело и умно охранить государя с семьей, и ее, и Распутина. Ведь когда он — Белецкий — был у власти, никто не смел трогать Распутина. А после него, при Джунковском, Гусева чуть-чуть не убила. Чудом спасся. И Анна Александровна уверовала в Белецкого безгранично. Они с Хвостовым все устроят как надо. И в далекую Сибирь Распутину пишутся письма и телеграммы о том, каких полезных для него людей предполагается призвать к власти. Пишут и А. А. Вырубова, и Андроников. И Распутин как бы одобряет хорошее начинание. А относительно его, старца, у новых друзей уже готов целый план.

Его будут охранять, опекать, оплачивать, его просьбы будут исполнять, его будут поддерживать перед их величествами. Таким образом, они обойдут старца, заберут в руки и будут использовать его согласно своим планам и желаниям. Он ведь все-таки мужик, и им ли не справиться с ним, действуя умно…

Анна Александровна расхваливала Хвостова и Белецкого перед царицей. 17 сентября царица Александра Федоровна приняла Алексея Хвостова. В течение часа Хвостов красноречиво докладывал государыне, что и как должно делать правительство. Он умно критиковал работу Самарина, Поливанова, Щербатова и Гучкова. Ловко провалил выдвигаемую Горемыкиным кандидатуру Нейгардта. Обрисовал себя сторонником Распутина, которого надо понимать. Указал на недопустимость того, чтобы министр показывал кому-либо телеграммы, которыми обменивается Распутин, что делает якобы Щербатов. Не выставляя, конечно, своей кандидатуры, а говоря только как член Государственной думы, он ловко льстил государыне, говоря, что все полезное может быть проведено при ее поддержке.

Все это Хвостов, сильно волнуясь, рассказывал затем Андроникову, приехав к нему после аудиенции. Там же был и Белецкий. Положение казалось выигранным. С общего согласия Андроников протелефонировал Вырубовой, что Хвостов бесконечно счастлив приемом у ее величества, что он очарован государственным умом ее и правильным и широким взглядом на происходящие события. Тонкая лесть, конечно, сейчас же была передана царице, чего только и добивались друзья. Все это произвело должный эффект. Государыня была очарована Хвостовым. Он казался ей умным, энергичным, талантливым, а главное, искренним и преданным безгранично их величествам, думающим только об интересах родины. Наконец-то нашелся действительно подходящий человек, который так нужен государю и России… И с этого дня государыня настойчиво советует супругу сделать Хвостова министром внутренних дел.

Друзья же продолжали расчищать почву. Андроников осторожно старался убедить Горемыкина, что Хвостов будет полезен и для него. Он писал письма министру двора и дворцовому коменданту, ловко восхваляя нового кандидата. Он свозил и представил Хвостова к состоявшему при императрице Марии Федоровне князю Шервашидзе, стараясь заручиться симпатией последнего. Делалось все возможное, чтобы создать благоприятную для Хвостова атмосферу.

19-го числа друзья узнали от А. А. Вырубовой, что по полученной государыней от государя телеграмме его величество примет Хвостова в день возвращения из Ставки. Ликование было полное. С общего решения упросили Вырубову принять Белецкого. 20-го он был у нее. Белецкий развил подробно ту же программу, что и Хвостов. Он вывернул перед Анной Александровной целый короб старых сплетен про Орлова, Джунковского, Самарина, Щербатова. На сцене появились добытые из Департамента полиции перлюстрационные письма. Было пущено в ход все, чтобы доказать, как он много всего и про все знает, как они с Хвостовым сумеют парализовать все интриги и против их величеств, против Вырубовой и Распутина. Был составлен целый конспект данных для передачи царице.

И дамам казалось, что именно Белецкий и нужен Хвостову для заведования всем делом полиции. При нем нечего будет бояться и за жизнь Распутина. Он и Хвостов так любят бедного Григория Ефимовича и уж, конечно, защитят и уберегут его. А бедного Григория Ефимовича надо защитить. Только что приходившая к Анне Александровне жена Распутина очень жаловалась на то, что все нападают на ее мужа, клевещут, и все за то, что он так любит их величеств и так много всем помогает.

Вернувшись из Ставки утром 23 сентября, государь в 6 часов вечера принял Алексея Хвостова. Аудиенция была продолжительная и милостивая. После приема Хвостов и Белецкий были у генерала Воейкова, ко мне же приехал Андроников и просил к нему обедать. С моим начальником мы решили, что я должен принять приглашение, и он уехал затем в деревню.

Моя квартира в Петербурге была в одном доме с квартирой Андроникова — № 54 по Фонтанке, знаменитый дом графини Толстой.

При встрече мы с князем раскланивались, затем во время войны он нанес мне визит, а затем в Ставке я получал от него несколько раз его журнал для передачи генералу Воейкову. А однажды получил икону с просьбой вручить ее срочно генерал-адъютанту Иванову. Так завязались отношения.

В назначенное время я был у князя. Гостеприимный хозяин выбежал в прихожую встретить меня со словами: «Здравствуйте, дорогой генерал, наконец-то вы пожаловали ко мне» — и, подхватив меня под руку, ввел в свой кабинет. Комфортабельный кабинет. Удобная кожаная мебель. Большой письменный стол весь заложен аккуратно сложенными папками с бумагами. Много книг. Свод законов в прелестных переплетах. Стены сплошь завешаны фотографиями разного размера иерархов церкви, бывших министров, дам. Громадный портрет Распутина рядом с большими фотографиями генерала Сухомлинова и его красавицы жены.

Любезный хозяин кружился по комнате, стараясь усадить меня поудобнее, и, уловив мой взгляд на портрет Сухомлинова, с каким-то сладострастием стал быстро сыпать: «Да, и мы были