– Да. Развернул лодку и отправился в одиночное плаваниепо Волге.

– Врет!

– Возможно. Алиби у Радова нет. Лодку он вернул в дваночи, а девушка, судя по предварительному заключению Ротшильда, к тому времениуже была мертва.

– Сам-то ты что думаешь? Это Макса рук дело или нет?

– Мне этот хлыщ, конечно, страшно не нравится, но я неуверен, что он утопил Ольгу. Надо быть полным идиотом, чтоб такое совершить.Ведь подозрение автоматически падает на него! – Митрофан потеребил кончикуса. – Я склоняюсь к тому, что на сей раз действительно имело местосамоубийство.

– Да брось! Ольгу убили, это же очевидно!

– Папа, твой единственный аргумент (я помню фразу прорадужное настроение) уже, как говорят некоторые мои подследственные, не канает.Радов своим поведением не только его, это самое настроение, испортил, он довелОльгу до истерики. В таком состоянии психически неустойчивые барышни как раз исовершают глупости.

– Вот-вот! Да только откуда эта барышня веревку взяла,чтоб камень к шее привесить? С собой носила? Слабо в это верится…

– Веревку она нашла на берегу. Ею были обвязаны ивовыеветки.

– Это еще зачем?

– Чтоб они не загораживали фонари на заборе,ограждающем территорию «Эдельвейса». Вырубать ивы не стали, они очень красивосмотрятся с реки, вот и придумали выход…

– А камень?

– Камней там тоже полно. Судя по всему, после того какМакс вытолкнул Ольгу из лодки и скрылся, она выбралась на берег, затемвскарабкалась по откосу вверх, цепляясь то за ветки ив, то за веревки, ихперетягивающие.

– Это ты просто фантазируешь? Или имеешь основания таксчитать…

– На ее ногах и руках есть царапины и ссадины. Подногтями земля. Она точно преодолевала сложный путь.

– Ага, то есть девушка карабкалась вверх для того,чтобы сигануть вниз? Что ж она сразу-то не утопилась?

– А ты попробуй утопиться на мелководье.

– Отплыла бы.

– Ты думаешь, это так легко? Взять вот так вот запростои пойти ко дну? Инстинкт самосохранения может в любую минуту сработать! Нет,чтоб наверняка утопиться, надо камень к шее привязать. И броситься в воду свысоты. Тут она все правильно рассчитала…

– Да не делала она ничего! Убили ее, точно тебе говорю!

– И теперь единственным твоим аргументом являетсялюбимый «нюхом чую», да?

Базиль ничего не ответил, но Митрофан и так знал, чтоугадал. Когда же отец бросил следующую фразу, выяснилось, что он имеет ещекое-что сказать:

– Мить, а ведь Оля вполне может оказаться той червовой(или бубновой) дамой…

– Может, – согласился младший Голушко, поняв, чторечь идет об одной из недостающих карт в найденной под сосной колоде. – Датолько не нашли мы никакой дамы, ни червовой, ни бубновой, на месте Ольгинойсмерти.

– Ее ветром, наверное, унесло! На берегу реки же делобыло.

Но Митрофан его не слушал:

– Зато обнаружили предсмертную записку! Она лежала вкармане Олиного сарафана.

– И что в ней?

– Да как обычно… Устала, нет сил… Лучше смерть, чемтакая безрадостная жизнь… Прощайте и простите!

– Вот что ни говори, а не понимаю я этого! –воскликнул Базиль и в сердцах еще раз шарахнул кулаком по столу. – Как это– лучше смерть? Чем лучше? В жизни всегда есть то, что может радовать! Я инойраз просто сижу и дышу. Набираю воздух в легкие и выпускаю. И так мне хорошо,словами не опишешь…

– Таким жизнелюбием мало кто может похвастаться. Увы! Стрессы,с которыми сталкивается человек в современном мире, истощают нервную систему и…

– Да, конечно, сейчас жить тяжело, кто быспорил? – перебил его Базиль. – То ли дело в тридцатые, сороковые,пятидесятые! То продразверстка, то война, то строительство коммунизма! Не дострессов было, не то что теперь…

– Папа, самоубийства совершались людьми всех поколений,и ты это прекрасно знаешь.

– Согласен! Но что сейчас творится, это ж простокошмар… Читал вчера в газете, что в Японии шесть человек в возрасте от восемнадцатидо тридцати совершили массовое самоубийство! Отравились угарным газом. Заклеилиокна скотчем, на полу расставили угольные печки, улеглись и… умерли!

– Я тоже читал об этом случае. В Японии вообще впоследние годы стало очень модно добровольно уходить из жизни. Да не толькотам. Во многих развитых странах существуют клубы самоубийц. Преимущественно онивиртуальные, как наш «Шаг в бесконечность». Именно там люди и договариваются осовместных акциях…

– Слушай, Матя, а наши самоубийцы случайно не?..

– Все они члены этого клуба. Про Ольгу пока ничего немогу сказать, но остальные – совершенно точно!

Тут Базиль вспомнил о телефонном разговоре с Марго исобрался донести до сына полученную от нее информацию (при этом не «заложить»сноху), но этого не понадобилось. Выяснилось, что Митрофан уже получилсведения, но из другого источника:

– Насчет Синицына у нас были сомнения, но теперьочевидно, что и он был завсегдатаем сайта. Наш программист вычислил, что подником Млечный Путь скрывался именно Петр.

– Значит, и Сидоров, и Милова, и Синицын, и, возможно,Ольга Соколова – члены клуба самоубийц… Все они хотели покончить с собой, всенаписали предсмертные записки… И все умерли…

– На первый взгляд все предельно ясно: имеет местосетевой суицид. Как в случае с теми японцами. Да только наши решили уходитьпоодиночке, а не массово. И сохранить свое инкогнито.

– А на второй, более пристальный взгляд?

– Существует некто либо следящий за тем, чтобысамоубийцы довели дело до конца, либо сам их умерщвляющий. В случае Миловойимело место последнее.

– Нд-а… Запутанное дельце, ничего не скажешь… Сплошныедогадки, а фактов – ноль.

– Согласен. Преступник – очень осторожный иизобретательный человек. А главное, просчитывающий свои действия на много шаговвперед. Возьмем, к примеру, убийство Миловой. Он не только раздобыл снотворное,но еще и сломал шпингалет на окне, чтоб иметь возможность проникнуть в бунгалов назначенный день, а вернее, ночь. Сделать это, на мой взгляд, мог толькоработник «Эдельвейса»…

– Я тоже думаю, что убийца один из местныхслужащих! – воскликнул Базиль. – У меня эта мысль сразу возникла…

Он собрался углубиться в тему, но тут в комнату, гдеМитрофан проводил допросы, ввалился Леха Смирнов.

– Доброго здоровьица, Василь Дмитрич! –поприветствовал он старшего Голушко. – Как ваше ничего?

– Все у меня нормально… Ольку только жалко.