Когда мы покидали пирс, было уже довольно поздно, на фоне темнеющего неба сверкали вывески и людской поток стал заметно редеть. На опустевшей парковке какая-то парочка фотографировалась на фоне нашей машины; когда мы их застукали, они смутились и быстро исчезли.

– Вот так всегда, – проворчал Тайлер, когда мы сели в машину. Он обвел пальцем находящийся на руле логотип. – И что их к ней так тянет? Ведь это Лос-Анджелес. Здесь чуть ли не на каждом углу можно встретить «ламборджини» и прочее дерьмо.

Я прикусила язык, чтобы с него случайно не слетел вопрос, но все равно не сдержалась:

– А как к тебе попала такая машина?

Некоторое время он молчал, постукивая пальцами по рулю, словно прикидывал, как бы получше мне ответить.

– Я рано получил доступ к средствам трастового фонда. А когда на тебя вдруг сваливаются такие деньжищи… Какая уж тут экономия? Я же подросток, и, естественно, сразу спустил все на крутую тачку. – Тайлер рассмеялся, а я так и не поняла, доволен он своим поступком или, наоборот, сожалеет о сделанном.

– А почему ты так рано все получил? – Мне было очень интересно это узнать. Сама же я не сводила глаз с его рта, внимательно наблюдая за каждым изгибом губ и движением челюсти, когда он произносил слова.

– Потому что деньги, как ничто другое, помогают почувствовать себя лучше. – Тайлер вздохнул, руки застыли на руле. – И денег было много, – признался он. – Потому что моя мама – юрист, а отец… – Он на секунду затих, сглотнул, медленно нашел глазами мои глаза и продолжил: – У отца была своя компания, они проектировали большинство сооружений на западном побережье.

Орегон тоже расположен на западном побережье. Может, я даже что-то о ней слышала?

– А как она называлась?

– Graysonʼs, – сухо сказал Тайлер, челюсть у него напряглась, в глазах мелькнула тень. – Потому что мы носили фамилию Грейсон.

Я понимала, что вот-вот он скатится на болезненную для него тему, но всегда очень интересно узнать о прошлом человека, о той базе, на основе которой он формировался. В особенности о Тайлере.

– До развода?

– Да, до развода, – повторил Тайлер, пожимая плечами. Откинувшись поглубже в кресле, он утопил руку в волосах и на какое-то время так и застыл в этой позе, лишь изредка подергивая волосы за кончики. – Когда-то я был Тайлером Грейсоном. Мама не захотела оставлять эту фамилию.

Я не находила слов для ответа. Может, потому, что была слишком увлечена его губами, думая лишь о том, что он чувствовал, когда касался ими моих губ. К горлу подступил ком.

Наверное, молчание сказало ему все за меня, потому что Тайлер медленно распрямился и положил руку мне на колено. По спине побежали мурашки. Он провел языком по губам, медленно, дразня. Наблюдать за этим было просто мукой.

– Можно тебя поцеловать? – тихо спросил Тайлер, не сводя с меня добрых и спокойных глаз. В ожидании ответа его губы приоткрылись.

Но я не стала ему отвечать – он же мне не отвечает. Вместо этого я чуть приподнялась и, сместившись вдоль приборной панели, взобралась ему на колени. Мы оказались зажаты в узком пространстве, удары моего сердца отдавались у него в груди, спиной я упиралась в руль. Поза, может, и не самая удобная, однако вполне приемлемая.

В тот же момент Тайлер обхватил мое лицо руками и с ласковой силой припал к моим губам. Так же, как и вчера, только еще лучше. В его губах чувствовалась настойчивость. Тайлер уверенно доминировал в каждом движении, делая то, что мне даже не снилось. И чем дольше он меня целовал, тем больше я понимала, что не в силах противостоять этому безумию.

Тайлер оторвался от губ и скользнул ниже. Я погрузила руки ему в волосы. Их шелковистость приятно щекотала кончики пальцев, пока он мягко, но решительно целовал мою шею. Я слегка приподняла за подбородок его голову. Хотя сердце колотилось бешено, набравшись смелости, я притянула его ухо к губам и шепнула:

– Тебе незачем об этом спрашивать.

Когда вечером мы с Тайлером вернулись домой одновременно, беспечно позабыв о том, что для родителей мы находимся в разных местах, пришлось сочинять на ходу, что Тайлер снова подобрал меня, когда ехал обратно. Элла поверила. Только спросила Тайлера, приятно ли прошел вечер с Тиффани, а меня – хорошо ли мы посидели с Меган. Мы оба ответили утвердительно и обменялись коротким понимающим взглядом.

Великая тайна томилась в глубине наших глаз – тайна, о которой знали только двое.

Сегодня отец уходил на работу позже, поэтому, когда я вернулась с пробежки, он еще слонялся по дому. Я неимоверно устала. Вместо того чтобы, как обычно, проложить новый маршрут по городу, я пробежалась до набережной и спустилась по ней от Санта-Моники до Вениса. Для разнообразия вместо музыки я слушала бархатистый шелест волн Тихого океана.

– Во сколько ты идешь на работу? – спросила я отца, когда, приняв душ и надев чистую одежду, спустилась на кухню. Волосы были кое-как собраны на макушке в неряшливый пучок.

Отец едва поднял на меня глаза, суетливо запихивая в «дипломат» пачку документов. Он потер висок и схватил со столешницы ключи от машины.

– Прямо сейчас. У меня важная встреча с поставщиками, которую нельзя прое… провалить. – Покраснев, отец шмыгнул мимо меня с кухни, держа в одной руке «дипломат», в другой – ключи.

– А ты не подбросишь меня до бульвара? – Я соскучилась по обжигающе-горячему кофе – дома кофемашина такой не делала. После пробежки ноги почти не гнулись, и заставить себя идти пешком до Третьей улицы было нереально. Тайлер с Дином уехали в тренажерный зал, поэтому подвезти меня он не мог. Элла, взяв с собой мальчишек, отправилась ловить какую-то звезду. Кажется, Бена Аффлека.

Отец едва сдержал стон.

– Ну давай! Только быстро!

Я метнулась наверх, натянула конверсы, схватила деньги и помчалась обратно вниз, где отец в ожидании нетерпеливо стучал ногой по входной двери. Я проскользнула мимо, он запер дверь и быстро пошел вслед за мной к «лексусу», на лице красноречиво отражалось, что все в этой жизни его достало. Я побоялась, что если что-нибудь сейчас скажу, он, чего доброго, на меня разорется. Поэтому на всякий случай я закрыла рот на замок, тем более что ехать нам было недолго. Правда, молчание длилось не больше десяти минут.

– Ну, и как тебе лето? – спросил отец.

– Хорошо. – Вот тебе и крупнейшее преуменьшение года! Лето было не просто хорошим, оно было как сон наяву, и я ни за что не хотела очнуться от этого сна. Все случившееся за последние несколько недель было таким непривычным, таким неправильным, и одновременно таким захватывающим… – Здесь останови, – пробормотала я, указав на тротуар бульвара Санта-Моника.

Отец прижался к обочине, я вышла. Но прежде чем я успела захлопнуть за собой дверь, отец подался к центру салона и, мягко улыбнувшись, сказал: