Земцов читал эти мысли врага Пастора, как с листа бумаги. Однако доказать это официально будет очень сложно. Помочь в этом, как ни странно, может Пастор. Но тот скорее сам себя взорвет, нежели предаст другого вора. Пусть даже своего врага. Опер находился в трудной ситуации уже два года. С тех пор, как стал отрабатывать терновского авторитета Овчарова на причастность к различного рода преступлениям – от вымогательства у директоров туристических фирм до доведения коммерческих банков до банкротства. Земцов знал ситуацию по каждому из совершенных преступлений, но в данном случае закон запрещал квалифицировать действия Пастора как преступление. Потому что нет потерпевших. Все обиженные и оскорбленные бизнесмены считали лучшим вариантом банкротство и нищету, нежели обращение за помощью к властям. Это все объяснялось банальной природой человека – лучше жить в любых условиях, нежели гнить в яме в сотне километров от города и считаться пропавшим без вести. Вместо Пастора в сейфе Земцова накапливался оперативный материал, а в камерах следственного изолятора – рядовые исполнители. Нужна была ситуация, исключающая двоякость толкования. Взять Овчарова за загривок в тот момент, когда вся эта свора адвокатов и чинуш будет бессильна. А то, что за судьбу вора в законе ходатайствуют не самые последние люди города, Земцову было хорошо известно. А сейчас еще этот случай с общаком... Знать о причасности и уметь это доказать – это не одно и то же. И не всегда из первого вытекает второе.

По приезде в отдел Земцов дождался прихода на работу Макса и справился, сколько пунктов обмена валюты существует в городе. Максу понадобилось четверть часа, чтобы выяснить – девятнадцать. Еще через два часа он уже развозил по ним дискеты с перечисленными номерами стодолларовых купюр из общака. К обеду компьютеры всех обменных пунктов хранили в себе странную милицейскую информацию – восемь тысяч номеров банкнот. Что это за номера, представители РУБОПа не сказали, а представители обменных пунктов поинтересоваться как-то постеснялись. Главным было одно. Как только в «обменник» прибывает живое существо с купюрой, обозначенной одним из загадочных номеров, кассир тут же сообщает охраннику-милиционеру, а тот быстро задерживает валютчика.

Слабая надежда. Но восемьдесят процентов преступлений раскрываются благодаря той самой случайности. Случайности, помноженной на глупость. Или – на еще одну случайность...

Антон приехал в суд чуть раньше обычного.

Прошлой ночью, глядя на распивающего водку служащего заправочной станции, он с ужасом представлял себе свое положение. Это был не кошмарный сон в момент болезни и не сгущение красок в минуту плохого настроения. Струге находился в реальности, не соглашаться с которой было невозможно. И она была страшна. Он дождался того момента, когда высохла одежда, и, несмотря на готовность хозяина вагончика предоставить ему ночлег, вышел на дорогу. Сумки с ним уже не было. Единственное, что оставалось, – это ехать к Вадиму Пащенко. Что Антон и сделал.

Ночь тянулась мучительно долго, и лишь когда черный квадрат окна в прокурорской квартире стал светлеть, к Антону пришел сон. Это был даже не сон, а забытье, состоящее из множества пробуждений и последующих провалов. В половине седьмого Антон не выдержал и поднялся.

Мощные струи воды в душевой кабине вбивали в тело Струге силу и отгоняли усталость. Ему хотелось сосредоточиться на размышлениях, но все, о чем бы он ни думал, сводилось к пониманию собственной беспомощности.

Костюм Вадима оказался впору.

– Пожалуй, я тебе его не верну, – заявил Антон, стоя у зеркала.

– Щас! – возмутился прокурор. – У тебя денег куры не клюют, а вместо того, чтобы делиться, ты обираешь бедного прокурора.

Вадим шутил, но даже не представлял, насколько близок к истине. Совершенно верно. У Антона Павловича Струге денег столько, что становилось неудобно перед многими уважаемыми людьми города. Но он был бы счастлив, если бы смог повернуть время вспять. И остановить пленку жизни на том самом моменте, когда Вадик спросил: «Тебя где высадить?» Если бы после пикника он поехал домой, все было бы по-другому. Но Струге тогда захотелось, шагая по вечерней улице, вновь пережить приятные мгновения у костра. Пережил...

Знать о найденном общаке Пастора Пащенко не нужно. Чем меньше людей знают о находке, тем спокойнее за них. Можно играть свою игру, не ожидая сюрпризов со стороны. А сюрпризы, как известно, бывают приятные и не очень.

Едва он поднялся на свой третий этаж, как тут же встретился с председателем. Николай Сергеевич Заруцкий, несмотря на свою молодость и малый опыт работы судьей, шагал по служебной лестнице уверенными семимильными шагами. Семь лет отделяло его от университетской скамьи до кресла председателя суда. Будучи еще студентом второго курса, он работал юристом в Терновском управлении воздушных перевозок. Пять лет – необходимый минимальный стаж работы для допуска к экзаменам на должность судьи – пришелся как раз на выпуск. Он сдал их, перемежая оценки хорошие с оценками посредственными. Но стать судьей – это не устроиться на работу юристом. Чтобы подняться на лестницу, на последней ступени которой прибита табличка «Судья», кандидату нужно победить в нескольких сражениях как с вполне явным, так и совершенно непонятным противником. Именно – противником. Потому что доброжелательный депутат в областном совете никогда не спросит:

– А почему вы с женой вместе не живете?

Переводя на нормальный, недепутатский язык, вопрос звучит так: «Может ли должность судьи занимать аморальный человек?» Одномандатному депутату не дает покоя мысль о влиянии несовместимости характеров в семье судьи на судебный процесс. А тебе какое дело до семейных переживаний этого самого судьи?! Струге, например, так и спросил:

– А вам какое дело?

А через три года, когда настал срок переизбрания – это к вопросу о независимости судей, не страдающий склерозом депутат вновь устремил свой взгляд в сторону морального облика судьи:

– Вы развелись с женой или продолжаете сохранять свою семью в состоянии полураспада?

– Все, – ответил тогда Антон Струге. – Развелся. Можете забирать.

Но так было у Антона. Для Николая Сергеевича процесс утверждения депутатами прошел безболезненно. Очень многие депутаты поощрительно кивали одномандатными головами, утяжеленными наказами избирателей, и говорили о том, что отец Николая Сергеевича – весьма известный и уважаемый человек не только в области, но и за ее пределами, поэтому сам Николай Сергеевич достоин назначения на должность судьи.

И процесс пошел...

Беда не в том, что добрая четверть всех рассмотренных Заруцким дел отменялась областным судом. И даже не в том, что поток кассационных жалоб Заруцкого не давил, а поднимал. Трагизм заключался в том, что за короткий срок Николай Сергеевич познал то, на что многие председатели тратят годы. Он научился смещать неугодных судей с должностей, используя ныне действующее законодательство. К окончанию первого года председательствования он овладел этим искусством в совершенстве.