Мужчины легко перешли на «ты», и Валерию Борисовичу так общаться было приятнее. Словно у него вдруг появился новый друг, с которым он теперь не расстанется никогда и который будет ему так же близок, как Саша Орешников, Аркадий Ильич Брадис и Сережа Богомолов.

– А я играл, – признался Виктор. – Наша деревня стояла на берегу озера, и мы, мальчишки, сами расчищали лед, устанавливали бортики, ворота. Амуниция была, конечно, самодельная, но играли мы по-настоящему. Порой доходило до драк, до выбитых зубов. Короче, всякое бывало, и тем не менее дружили мы крепко. Мне потом, во взрослой жизни, очень не хватало этого. То есть, такой дружбы, чтобы за друга горой. Я, когда из армии вернулся, сразу женился. Мать к тому времени оформила на себя и на меня по двадцать гектаров под фермерское хозяйство. Сама-то уже работать не могла – болела сильно, так что на нас с женой оказалось сорок гектаров. Можешь себе представить?

Валерий Борисович попытался представить. Хотя ему, человеку городскому, не очень это удавалось. Но Ладейников слушал рассказчика внимательно. Интересно стало, да и все равно делать больше нечего, ночь-то коротать надо…

– Сначала мы сажали капусту, горох, турнепс, – продолжал Виктор. – Потом взяли в аренду бывший совхозный телятник. От него, правда, одни стены оставались, и я отремонтировал его, крышу перекрыл. Взял кредит, купил бычков и – попал в кабалу. Мало того что банк требовал проценты каждый месяц, да еще рэкетиры наехали, тоже стали требовать долю. А где я деньги возьму? Прибыль-то небольшая и вся в дело вкладывалась. Написал заявление в милицию. Через день меня подловили и отметелили так, что месяц кровью харкал. С трудом на ногах держаться мог, а приходилось выходить работать – жене ведь одной не управиться. Мы даже детей не заводили, потому что… Ну, ты сам понимаешь. И все вроде у нас хорошо шло: мясо сдавали, овощи выращивали на продажу, – а долг все больше и больше становился… Была у меня «Нива» старенькая, от отца еще осталась, так и ее бандиты забрали. Получаю деньги в банке – они тут как тут, и все отбирают. За мясом ко мне, как в магазин, приезжали, только не платили, а так брали – сколько унесут. Лет пять мы терпели. Потом жена однажды сказала:

«Все, Витя, не могу больше, уезжаю к родственникам на Урал. Хочешь – поехали вместе. Нет – давай разведемся».

Я бы рад все бросить, но, во-первых, кто ж меня отпустит? Банк в розыск за неуплату подаст. А во-вторых, на Урале разве лучше? Там, что ли, своих бандитов нет? Я уж не говорю, что меня еще проверками задолбали: то ветеринарная служба, то налоговая, то землеустроитель мимо проезжал и решил акт составить по какому-то ему одному известному факту нарушения неизвестно чего… Короче, развелся я с женой, хотя любил ее. Она меня вроде тоже, но если разобраться, то, наверное, не очень. Любила бы – до конца бы со мной была. Детей бы мне рожала. Прожил я один полгода. Только работу забросил, телят продал, пить начал. И на все плевать стало: убьют меня бандиты или банк за решетку сдаст – все едино. Даже решил, что лучше самому, чтобы не долго мучиться. И уже письмо прощальное матери писать начал. Если бы не она, взял бы «винторез» и на дуло лег бы, только мысль о матери меня и удерживала. Мать меня и спасла. Приехала как-то с одной женщиной, которой обо мне рассказала, и говорит:

«Вот, Витюша, Евгения Ивановна. Она все твои печали развеет, поможет».

А я смотрю на эту Евгению Ивановну: баба как баба. Лет шестьдесят и одета не лучше мамы моей, а мы, как известно, родней Роману Абрамовичу не приходимся.

«Чем ты можешь мне помочь, тетенька? – спрашиваю. – На мне бандиты висят – долю требуют, банк последнюю кровь сосет, и все ему мало. Долгов сейчас на четыреста тысяч долларов, если в валюте считать. Ты когда-нибудь, тетенька, видала такие бабки?»

«А ты чего, племянничек, ноешь? – говорит гостья. – Хочешь быть мужиком, так стань им. Хочешь сопли до конца жизни пускать, тогда недолго тебе осталось. Короче, так: сниму я с тебя бандитов. И с банком договорюсь, простят тебе долг. Пожелаешь дальше на земле трудиться – помогу. А нет – отдашь мне свою землю за мою помощь. И живи дальше как знаешь. Еще и с работой тебе помогу».

Я не поверил ей тогда. Посмеялся даже.

«Ты кто, – спрашиваю, – Дед Мороз, чтобы желания исполнять? Или Снегурочка?»

Но как сказала она, так и вышло. Банк претензии снял, от бандитов явился один отморозок, который, гад, больше всех меня ногами пинал. Приехал, попросил прощения, сказал, что по дурости на меня наехали. Дал мне ключи от старого «Москвича» взамен моей «Нивы», которую они кому-то уже продали. Я к той Евгении Ивановне помчался и в ноги ей бухнулся.

«Будешь на земле работать?» – спрашивает.

«Нет, – говорю, – наелся уже фермерством. Была б жена рядом – может, снова впрягся бы, хотя вряд ли».

В общем, оформил я на фонд Евгении Ивановны свои земли. А она мне домик на окраине Всеволожска купила и денег дала, пятьдесят тысяч долларов. Я, правда, жене бывшей на Урал отправил все до копейки – за те муки, которые она со мной испытала. Честно говоря, надеялся, что вернется. Но жена прислала только письмо, в котором поблагодарила меня от души, сказала, что добрее меня никого нет, но у нее теперь другой мужчина, и она ждет от него ребенка. Вот так…

Ну, надо было думать, как одному дальше жить. Попросил работу у спасительницы своей. Евгения Ивановна пристроила офис охранять, где контора ее фонда располагалась. Только там поначалу почти никто и не бывал. Сидел какой-то мужичок-бухгалтер, а все остальные кабинеты пустовали. А в этом году появился директор – молодая женщина, симпатичная такая, и все завертелось. Сотрудники, посетители, гости на дорогих машинах… Мне премии стали подкидывать, непонятно за что, правда… Но потом женщину, которую Евгения Ивановна директором поставила, убили. Офис прикрыли, а я сюда перевелся…

Трансляция хоккейного матча закончилась, и Виктор вздохнул:

– Проиграли наши. Ну, ладно, потом злее будут. Нас ведь, русских, для того чтобы мы очнулись, надо сначала похоронить и в землю закопать. России лет двадцать назад тоже, считай, не было. Да и сейчас не жизнь, но все же. Бандитов вроде поприжали, зато чиновники хуже бандитов всяких стали. Ничего, пусть жируют до поры…

Ладейников слушал и удивлялся тому, как бывает в жизни: случайно он познакомился с человеком, который объяснил ему многое.

– Ту женщину, директора фонда, звали Варварой Николаевной Ладейниковой?

– Именно так, – кивнул Виктор.

– А я – Валерий Борисович Ладейников. Сейчас меня обвиняют в убийстве жены, и мне приходится скрываться, потому что, скорее всего, меня и арестовывать не будут, а застрелят при задержании, чтобы настоящие виновники избежали наказания. А не застрелят, так в камере придушат…

– И что теперь? – спросил Виктор.

– Не знаю, – тяжело вздохнул Валерий Борисович. – Слушай, а отвези меня к Евгении Ивановне? Может, она что подскажет…

Николай Михайлович лег на спину и посмотрел на серый в трещинах потолок. «Нет, – подумал он, – квартиру я Нинке не оставлю. В конце концов, пусть будет суд. Даже второй и третий. Потребую часть жилплощади. Я там зарегистрирован, прожил тринадцать лет, оплачивая коммунальные услуги, ремонт…»