как на демонстрации: рядами, с красными флагами и плакатами. «Наш горячий комсомольский привет отважным драгерам!» — было написано на одном плакате. «Каждый фунт золота — удар по Чемберлену и по мировой буржуазии» — на другом. «Помни! Советской стране ты должен дать золота вдвойне и втройне» — на третьем.

В первой шеренге шагали Ксюша, Люба и Данилка Пестряков. Данилка лихо растягивал меха гармони, аккомпанируя певцам. Подойдя к котловану, комсомольцы развесили на ближайших деревьях свои плакаты и флаги, и сразу стало празднично. Потом Люба и Ксюша с какими-то свертками переправились в лодке на драгу. Вскоре с берега увидели, как на самой высокой точке машины затрепыхался большой красный флаг. Люди ответили на это нестройным «ура!» Новый взрыв восторга вызвала гирлянда разноцветных флажков, опоясавшая драгу.

А на опушке леса Иван Иванович с добровольными помощниками сооружал из ящиков подобие трибуны. Всю постройку обтянули красной тканью и тоже украсили ветками и цветами. Вокруг импровизированной трибуны стали собираться люди, усаживаясь кто на пеньки, а кто прямо на траву.

— Можно начинать, — сказал Слепов, озабоченно поглядывая на старателей.

— Открывай митинг ты, Иван Иванович, — отозвался директор прииска. — Потом и мне дашь слово.

Слепов взобрался на шаткую трибуну, снял фуражку и поднял руку, призывая к тишине.

— Товарищи! — прозвучал его негромкий мягкий голос. — Товарищи! Сегодня у нас большой и знаменательный день. Можно сказать, праздник. Сегодня мы пускаем драгу, товарищи. Вон она стоит, красавица. Вы все знаете, с каким трудом она нам досталась. За нее, как говорится, пришлось повоевать. Эту машину правильно называют фабрикой золота. Конечно, она его не делает, она его добывает из земли. Понадобились бы сотни людей, чтобы добыть столько золота, сколько его добудет одна драга. Сами посудите: за одну минуту она промывает до пяти тонн песка, а за час — триста тонн, или восемнадцать тысяч пудов. Золота отсюда получается два-два с половиной фунта. Вот что такое драга, товарищи. Вы знаете, как трудно было перевезти всю эту махину по частям и потом собрать здесь. Но вот работа закончена. И закончена она, товарищи, почти на месяц раньше, чем предполагалось. За это мы должны сказать большое спасибо Остапу Игнатьевичу Тарасенко и всем, кто с ним работал.

Последние слова Ивана Ивановича потонули в дружных аплодисментах.

После Слепова говорил Майский. Он коротко рассказал о том, что за последнее время сделано на прииске и что еще надо сделать, и поздравил драгеров с трудовой победой.

— Иван Иванович уже говорил о том, как работает драга. Добавлю, что эта машина может разрабатывать небогатые золотом россыпи, с содержанием в несколько долей в тонне. Вот раньше считали, что Глухой Лог — место для разработки невыгодное, золота здесь мало. Да, шахты строить здесь нецелесообразно, а вот драга будет работать прибыльно, она выберет все золото из Лога.

На трибуну поднялся Тарасенко. В костюме Остап Игнатьевич чувствовал себя непривычно и стесненно. Он ежеминутно доставал большой клетчатый платок и вытирал красное, как после бани, лицо и бритую голову. Подергав себя за ус, Тарасенко громко и долго откашливался.

— В общем, все, что тут говорили, правильно. Я, товарищи, не мастер на речи. Да и чего тут скажешь? Работали мои ребята не жалея себя, так и было. И каждый из вас, наверное, так же работал бы. А разве можно иначе? За все хорошие слова о нас спасибо. И вам всем спасибо, что пришли вот посмотреть на нашу драгу. Сейчас мы ее запустим, и она начнет работать.

Тарасенко спустился с трибуны, вместе с двумя своими помощниками сел в лодку и отплыл. Все головы повернулись в ту сторону. Сотни глаз следили, как лодка плыла по котловану, как причалила к понтону. Люди вышли и исчезли где-то там, в многочисленных помещениях драги. Вскоре послышался равномерный шум работающих моторов. Разукрашенная флагами и зеленью драга чуть качнулась. Вот поползла бесконечная цепь с черпаками. Один за другим они скрывались в воде и немного спустя стали выныривать полные серого песку. С ковшей струйками стекала мутная вода. Где-то там, на драге — с берега этого не было видно, — они вываливали свой груз на грохот и снова уходили в воду. Появление первых ковшей с песком встретили на берегу радостными криками «ура», а Данилка Пестряков во всю мочь заиграл какой-то бурный мотив — то ли вальс, то ли марш.

— Мать честная! Во дает!

— Как живые ползут.

— Этак она вмиг весь Лог вычерпает.

— Хочу в драгеры, братцы.

— Так тебя там и ждали.

Больше всех шумели и ликовали ребята. Они прыгали, размахивая ветками, кричали, свистели, словом, всячески выражали свое восхищение. Старики негромко переговаривались и качали головами. Майский давал пояснения обступившей его молодежи, а заодно отвечал и на другие вопросы, которыми его засыпали старатели.

С берега не было видно, что там еще делается на драге, чем заняты люди. Ковши уходили в воду и поднимались нагруженные песком. Потом с противоположной стороны драги, с отвального конвейера посыпалась отработанная порода и галька. И снова на берегу закричали «ура». Весело гудели моторы, позвякивали ковши, журчала вода. Драга работала, первая на Зареченском прииске драга.

Данилка Пестряков, сидя на пеньке так же прямо и строго, как он всегда сидел в знаменитом клубном кресле, растянул меха гармони на всю длину и заиграл «Интернационал». Парни и девчата запели:

Это есть наш последний

И решительный бой,

С Интернационалом

Воспрянет род людской…

Не переставая смотреть на драгу, зареченцы развязывали узелки со снедью. Ребятишки бегали по краю котлована, набирали в подолы рубах камни и устраивали состязания: кто дальше бросит и кто больше съест «блинов». Сашка и Пашка Ильины в мокрых рубахах успевали везде: и камни бросать, и подпевать комсомольцам, и слушать рассказы директора о драге. Они так расходились, что Егор Саввич прицыкнул на них.

— Брысь вы, безотцовщина.

Пашка сразу остановился, как вкопанный, часто-часто захлопал длинными ресницами и растерянно пробормотал:

— Да мы ничего, дяденька Егор, мы же радуемся.

— Вот я вам нарадуюсь вицей по задницам. Ишь, разгалделись, как на базаре.

— Чего ты, Егор Саввич, злишься, — вступился за близнецов инвалид Савелий. — Мальцам весело. Праздник же. А ну, идите-ка сюда, — подозвал он братьев и протянул каждому по куску хлеба с вареной картошкой и кусочком сала. Поешьте, в животах-то, поди, урчит?

— Урчит, — подтвердил Пашка. — Спасибо вам, дядя Савелий, дай бог здоровья.

— О, какие набожные, — усмехнулся инвалид. — Ну ешьте, ешьте. А вот тут, в туеске, квас.

Братья Ильины с аппетитом принялись уплетать картошку, сберегая сало на заедку.