– Да. Просто о бабушке сильно беспокоюсь. Когда я уходила сегодня из больницы, она держалась бодро, но ведь не поймешь, надолго ли. Знаю: это может показаться нелепым, но я ничего не могу с собой поделать, – объясняет она извиняющимся тоном.

– Вовсе не нелепо. А что говорят врачи?

– Уверен, что хочешь такое слушать?

– Конечно. Мне кажется, полезно проговаривать вслух то, что тебя беспокоит.

Ребекка улыбается. Арвид добрый. Ей кажется, будто в его присутствии все неприятности рассеиваются.

– Ну ладно, – соглашается она, обхватывая двумя руками чашку.

Изложив Арвиду картину бабушкиной болезни, Ребекка становится намного спокойнее. Еще несколько минут они неподвижно сидят за столом, стараясь не спугнуть новое чувство единства, когда молчать вдвоем легко и понятнее всяких слов. Потом она замечает, который час.

– К сожалению, мне пора возвращаться в больницу, но спасибо за разговор.

– Тебе спасибо.

Ребекка провожает Арвида в прихожую, но на этот раз держится чуть дальше. Как только он уходит, идет в душ. Пока по телу струится теплая вода, она думает об Арвиде. Ведь решила уже, что не будет больше вселять в соседа ложные надежды, но разговаривать с ним было очень приятно. Ну можем же мы быть просто друзьями, уговаривает себя Ребекка, пока мысли не перескакивают на визит Марты. Внучка задумывается, как отреагирует бабушка на ее рассказ о Лýке. Она уже должна была понять, что любимого нет в живых, но, возможно, известие поможет ей поставить точку. Ребекка надеется на это. Надо полагать, жизнь в неопределенности, без четкого ответа на вопрос, что с ним произошло, подтачивала силы бабушки.

Намылив руки до появления пышной белой шапки, Ребекка смотрит, как бархатистая пена стекает по кривым шрамам, покрывающим руки, и моет их привычными движениями. Вся эта история чрезвычайно печальна.

Ребекка отгоняет от себя мелькающие в сознании кадры колючей проволоки и исхудавших, похожих на живых скелетов людей в полосатой одежде. Она боится подумать, каково было Лýке, когда он попал в такое место. По свидетельствам, изложенным в документах Марты, его казнили за пару месяцев до освобождения лагеря. Лýку поймали, когда он, вопреки запрету, проносил еду больному соседу по бараку.

Она задумывается, как бы все сложилось, если бы Лýка избежал ареста. Знал ли он вообще, что станет отцом? Возможно, знай он об этом, не подвергал бы себя такому риску. А если бы Лýка вернулся из Дании домой, выпала бы на бабушкину долю лучшая жизнь? Каким человеком стала бы Камилла, если бы она росла в любви? Осознав, какую тайну скрывала бабушка, Ребекка по-другому воспринимает мамину отстраненную манеру общения и проникается еще большей благодарностью за то, что Камилла все же нашла в себе силы появиться в больнице.

Она думает, что было бы правильно поделиться с мамой сведениями о Лýке. С тех самых пор, когда родители развелись и умер отец, Ребекка подспудно стремилась обрести потерянное ощущение целостности. Возможно, история общих корней способна помочь им воссоединиться.

Глава 31

– Так вот, – начинает Ребекка, когда медсестра наконец уходит и они вновь остаются с бабушкой одни, – я должна тебе кое-что рассказать.

– Со Скарлетт ничего не случилось? – обеспокоенно спрашивает бабушка.

– Нет, тут переживать не о чем.

– Ну, ладно.

Ребекка откашливается. Она не знает, как отреагирует бабушка, узнав, что внучка наводила справки о судьбе Лýки.

– Я обратилась к местному историку, чтобы спросить, не знает ли он, что произошло с Лýкой.

– Вот как? – напряженно откликается бабушка.

– К сожалению, историк никаких сведений не нашел, но переслал мой запрос дальше, и где-то час назад со мной встретилась женщина по имени Марта Сингер. Она глубоко исследовала историю отправки беженцев через Эресунн и знает о Лýке. Среди датских евреев, которым он помог бежать, был дед Марты – Иммануил.

Лицо бабушки становится бледным, как бумага.

– Она знает, что с ним произошло?

– Лýку арестовали в ту же ночь и отправили в Терезиенштадт, где он умер полтора года спустя.

Бабушка вздрагивает и закрывает рот рукой.

– Как это ужасно, – бормочет она.

– Мне очень жаль, – продолжает Ребекка. – Надеюсь, ты не сердишься за то, что я стала наводить справки без твоего разрешения?

– Просто я ошеломлена, – отвечает бабушка, качая головой. – А откуда известно, что с ним случилось?

– Когда в 1945 году лагерь освободили, один из датских пленных сообщил Красному Кресту, что Лýки нет в живых. Если хочешь почитать, у меня есть текст интервью с этим мужчиной.

Внучка передает бабушке документ, та надевает очки и начинает просматривать. Дочитав до конца, закрывает глаза и откидывается на спинку кровати. На лице лежит печать скорби.

– Я не верила, что когда-нибудь узнаю, – произносит она спустя некоторое время. – Терезиенштадт, как страшно. А еще могла думать, раз нигде не сохранилось его следов, то, может, мать все-таки была права, и он просто ушел от меня. В глубине души я знала, что это не так, Лýка никогда бы меня не бросил, но иногда я тешила себя надеждой. Я мечтала, что он однажды появится, чтобы твоя мать могла с ним встретиться. Я даже обратилась в шведскую полицию и попыталась выяснить, знают ли они, что произошло по другую сторону пролива. Думала, вдруг он сидит в датской тюрьме? Но ситуация в стране была напряженной, и искать его не стали. Полиции пришлось заниматься регистрацией тысяч беженцев, наводнивших Сконе, кругом царил хаос. В те недели на меня столько навалилось, я не знала, как со всем справиться. Я чувствовала себя такой одинокой, не с кем было поговорить, разделить волнение. А мать сказала, что Лýку надо забыть, если я хочу, чтобы у ребенка было будущее. Но естественно, я не могла забыть его.

Ребекка пододвигается ближе:

– Мне так жаль…

– Однажды, когда твоей матери было лет пять, мы поехали в Копенгаген, и мне показалось, будто я увидела его. В людской толпе мелькнуло лицо и исчезло, но на мгновение в меня вселилась уверенность, что это был Лýка. Я тащила за собой твою бедную маму, пробегая окрестные кварталы, пока наконец не осознала безумие подобной идеи. Еще несколько лет спустя я пыталась найти мать и сестру Лýки. Они жили в избушке где-то в километре от Хиллесгордена, и каждый раз, навещая родителей, я вспоминала о них. Но когда наконец решилась связаться и рассказать о Камилле, они уже исчезли. Говорили, они вернулись в Италию, но мне так и не удалось установить их местонахождение.

– Хиллесгорден – это имение, где ты выросла? – интересуется Ребекка.

– Да, отчасти. Мы унаследовали его от