Лейн постоянно так или иначе давал о себе знать, изматывая отца своими скандалами, но совсем не это терзало Стена.

− Она умерла, − шептал он, стараясь убедить себя самого и снова поверить в эту ложь.

Ничего не получалось. В висках вновь стучало беспокойное волнение. Сердце отчаянно замирало. Ему хотелось поговорить с ней, хотелось утром в лучах рассвета увидеть рыжие локоны. Рыжие, а не белые.

Все проходит, но след остается.

Он любил Анне, любил по-настоящему. Сначала он не мог принять ее утрату. Потом не мог научиться жить без нее. Потом почти забыл. Оставил в прошлом. Заполнил пустоту другим. Но вот она снова была в его жизни, жила с ним в одном городе, была так близко… и так далеко.

Равнодушным быть совсем не получалось.

Если человек смог полюбить однажды по-настоящему, приняв другого, отдав всего себя и почувствовав, как симпатия, влечение и страсть постепенно превращаются в выбор, прочно записанный в самых тайных глубинах сознания, – то он уже никогда не сможет забыть это чувство.

Он любил Анне так, что ни одна интрига, ни один роман не могли сравниться с этим чувством. Ему не хватило бы и сотни, тысячи женщин, чтобы утолить эту жажду.

Ему было просто мало: мало испытывать влечение, мало привлекать внимание, мало засыпать и просыпаться с кем-то рядом. Его нутро хотело большего: чтобы как тогда его захватило, увлекло, чтобы не было контроля, не было мыслей, только голые чувства, обнаженные нервы и тихое понимание, что рядом тот самый, особенный человек.

Без нее он почти не жил, отдавая всего себя детям и работе, пока не появился Ричард и не показал ему, что он может многое даже без любви. Темный раскрыл ему глаза на собственные возможности.

Его удовлетворило бы одиночество, если бы не чувства Камиллы. Эта девушка полюбила его так нежно и так трепетно, что он просто не мог не заботиться о ней, не оберегать. Разница в возрасте, в опыте, во взглядах и чувствах предопределили их взаимоотношения. Она любила, он позволял любить, отвечая заботой и лаской. Ему было нужно это.

Он просто поддался чувствам девочки, отогрелся в лучах ее нежности и даже забылся, но теперь понимал, что не должен был так поступать, вот только не мог ни отказаться от нее, ни быть с ней прежним.

Она же наблюдала за этими переменами и молчала. Она видела его темные глаза, знала о Стене больше него самого, но понимала, что ему нужно время, чтобы принять происходящее.

Только ночью сквозь сон она все чаще слышала тихое бормотание на языке Тьмы, открывала глаза и видела, как он нервно расхаживает по комнате.

− Стен, − окликала она его.

Он останавливался и внимательно смотрел на нее черными глазами.

− Я разбудил тебя? Прости, − шептал он и чаще всего возвращался в постель, реже намеревался уйти.

− Иди ко мне, − говорила она тогда, протягивая к нему руку.

На его губах появлялась усмешка, но он принимал ее и почти тут же прижимал к кровати, нависая над ней и внимательно изучая ее глаза.

− Ты ведь знаешь, что все сложно, − шептал он, не сводя с нее глаз.

− Ты знаешь, что я об этом думаю, − отвечала она.

Темные глаза ей не врали. Стен улыбался и целовал ее так, словно никого и никогда не любил, кроме нее.

Именно поэтому настал тот день, когда вечером она нарушила покой хмурого Стенета, нежно коснувшись его плеча.

− Нам нужно поговорить, − прошептала она.

Он сразу вздрогнул, но тут же перехватил ее руку, усаживая ее рядом.

− Что-то случилось? – спросил он. – Надеюсь, тебя-то Лейн не трогал?

− Пару раз он пытался меня задеть, когда был в госпитале, но ничего серьезного, − призналась девушка. – Да и я совсем о другом.

Она умолкла и посмотрела в глаза Стена. Они были глубокие, печальные, измученные. Им не хватало ни уверенности, ни силы. Камилла понимала, что он не готов, но не сказать просто не могла, потому, прикрыв на миг глаза, уверенно произнесла:

− У нас будет ребенок.

Ей хватило мужества понаблюдать всю бурю его реакции. В его глазах мелькнул ужас, который тут же сменился стыдом.

Он поспешно опустил голову, словил ее руку и поцеловал ее пальцы, стараясь все осознать.

− Камилла, милая, − начал было он, но она тут же его перебила:

− Только не говори мне, что я должна от него избавиться.

Ее голос был холоден и полон решимости настолько, что Стен почувствовал легкую дрожь, пробежавшую по коже, словно мальчишка, которого заподозрили в шалости.

− Нет, что ты, я даже не думал, просто…

Он сразу запнулся, понимая, что лучше не говорить сейчас ничего и все обдумать и только затем обсуждать, но она настаивала:

− Говори как есть.

− Может тебе лучше вернуться в Ксам?

Она отвела взгляд, тяжело вздохнув.

− Ты не подумай ничего, я не отказываюсь ни от тебя, ни от ребенка, просто сейчас тут слишком неспокойно. Я никогда не знаю, что вытворит Лейн: то он швыряет камни в окно моего кабинета, то вламывается в дом без особых церемоний, а тебе нельзя…

Она коснулась рукой ее губ, не в силах слушать оправдания. Все это было так, но ее волновало другое:

− Помнишь, ты просил меня не оставлять тебя?

Она заставила себя взглянуть на его взволнованное, измученное лицо. В дрогнувших губах и виновато искаженной морщинке на лбу она увидела ответ и убрала руку, чтобы спросить самое главное:

− Ты мне только честно скажи: ты чувствуешь то же, что и прежде, глядя на меня, или тех чувств больше нет?

Его губы вновь вздрогнули и чуть приоткрылись, чтобы сжаться тонкой линией. Он не мог сказать ей правду, точно так же, как не мог соврать. Его губы даже дернулись, чтобы сказать то, что должно, чтобы успокоить ее, но ее глаза, ее мудрость и вся та откровенность, что была между ними прежде, не позволила ему соврать. Он никогда не говорил, что любит ее, избегая этого болезненного для себя слова, но он не скрывал ее ценности в своей жизни, ее значимости и своей искренней привязанности, но теперь все это отступало под гнетом совершенно других страстей.

− Я поняла, − прошептала она, читая на его сжатых губах ответ. – Тогда мне действительно лучше уехать.

Она тут же встала, намереваясь ускользнуть от мужчины, но он, подскочив, обнял ее со спины и уронил голову на ее хрупкое плечо.

− Ты все еще очень важный для меня человек, − прошептал он, − и останешься им. Я ни от чего не откажусь – ни от тебя, ни от ребенка. Никогда. Просто так будет лучше.