Я озадаченно на него посмотрела, а потом до меня дошло и я расхохоталась. Бар. Сук.

Бар для очень дорогих сук, антураж который создавали посетители вопил об этом, пока я деловито рылась на полках бара, выбирая себе пойло. Администратор заведения, решив не терять момент пока босс здесь, завалил его бедную руку бумагами на подпись, оперативно рапортуя о делах, пока утомленно зевающий Вадим ставил свои закорючки. Админ едва не силой утащил его в кабинет, где собирался страстно изнасиловать тем, что притащить на бар он не мог из-за объема, но уже не вывозил и ему срочно было необходимо решение своего заебавшегося босса в этих вопросах.

Вадим кинул мне иммобилайзер, сказал, что их страстный трах минут на десять (Толя, админ, покраснел), и попросил взять еще и ром, ибо в сей повозке бутылка почти закончена, а Ярослав Андреевич, в связи с усиленным рабочим режимом, часто бывает сердит, и у него под рукой должны быть успокоительные.

Забрав бутылки с бухлишком села в танк и набрала Ярославу Андреевичу, чтобы сказать, что я живой человек, у меня есть физиологические потребности, которые удовлетворить полностью может только его тулово, и я ради этого экстренно, но качественно прорешала все вопросы и до десяти утра я – его имущество, и мне необходимо его присутствие. Во мне.

Сообщил что приедет, но, вероятно ненадолго.

– Дай пососать хотя бы! – простонала я в трубку, – Кеша скоро сотрется!

– Ты его не трогала. – Негромко рассмеявшись, возразил он. – Я запомнил, как он лежал. Сегодня ночью проверял, так же и лежит.

– Как же я тебя ненавижу-у!

– Я тоже постоянно хочу тебя. -  Спокойно так. Ровно. Просто. С дурманящей хрипотцой. – После капитана еще сильнее. Сейчас период не самый легкий. Три недели жести, потом буду гораздо свободнее. Так что уведомляю, что я не особо ревную к Кеше. Сегодня еще ревную, потому потерпи, думаю, успею тебя оприходовать, а потом не ревную, я человек понимающий.

И отключился. Когда Вадим вернулся, то несколько озадачился тем как меня выкручивало от злости, но, услышав среди обсценной лексики фамилию нашего начальника, сделал вид что ничего не слышит и выехал с парковки.

Дома отдала ему ноутбук и предложила налить кофе в дорогу, потому что мне было действительно жалко мою заебавшаюся подружку. Вадим кивнул и сел на высокий стул у барной стойки с грустью глядя на стеклянную стену с выходом на терассу, ожидая пока я одержу победу над кофе-машиной и он с плодами победы поедем к себе домой, до которого добираться около часа.

– Почему Ярый называет тебя Джокером? – задумчиво спросил Вадим, у меня перекосилось лицо и Вадим торопливо добавил, – я у него же иногда автоответчик, номер один искал, чтобы перезвонить и увидел что ты так записана…

– Потому что это универсальная карта, – ровный голос Яра позади. Я обернулась и узрела его, облокотившегося плечом о широкий арочный проход ведущий в холл из столовой. Роящегося в планшете, держа второй рукой, опущенной вдоль тела черный ром. И  ровно продолжившего, -комбинации с ней предсказать невозможно и не во всех играх она используется. – Затемнил дисплей планшета, пригубил бутылку. И раздавил взглядом напряженного Вадима, – в шесть утра чтобы был у ворот. – Яр прошел на кухню и сел на стул, вновь углубляясь в планшет пока Вадим уходил. Быстро и бесшумно.

– И что это было? – не сдержалась. Переливая приготовившийся кофе из термокружки себе в кружку и разбавляя водой.

– Где? – пробегаясь глазами по строчкам на экране, невозмутимо спросил Яр.

– Зачем ты Вадима прессанул? – уточнила я, садясь напротив него и отпивая кофе. – Он просто спросил почему я записана у тебя в телефоне так, как я просила меня не называть.

– Я тебя не понимаю, лорд Волан-де-Морт.

– Какое совпадение, я тебя тоже. Не понимаю.

– Зато он все понял. Хоть кто-то.

– Да он вообще понятливый. В отличие от некоторых.

Яр затемнил экран и, прикрыв глаза, сделал несколько больших глотков. Со стуком поставил бутылку на столешницу и с упреждением посмотрел на приподнявшую бровь и подбородок меня.

– Нет, я прекрасно знал, что притирка у нас будет тяжело проходить, но, блядь, не настолько же, чтобы элементарные вещи объяснять. – Негромко произнес он, медленно склоняя голову в право и с деланной иронией, покрывающейся быстро разгорающееся раздражение, спросил, – Алена, дорогая моя, ты чего от меня хочешь? Чтобы круглосуточно у ноги сидел и тяфкал, когда ты захочешь? Ты настолько наивна и не понимаешь, с кем связалась и что происходит? И что будет происходить, если ты попытаешься на меня ошейник нацепить или стайку песиков вокруг собрать? Нельзя же так безжалостно людям жизнь ломать и себе психическое здоровье.

Я опешила. Растерялась полностью, ошарашено глядя в его прищуренные глаза. И внутри парализующая разум вспышка гнева прорвавшаяся шипением:

– Ты ебнутый вообще, да?

– За словами следи, потому что отвечать за них тяжело. – Взгляд потемнел.

Вот это поворот! Ладно, хуй с тобой, будем общаться в твоем стиле:

– А ты кто такой, что бы с меня за слова спрашивать?

– М-м-м. – Кивнул, расставляя локти на столешнице, с убийственной иронией глядя недобро улыбающуюся меня. – Ну, давай, братан, падай на корты, я за семками и пивчанским метнусь, потом перетрем за жизнь, чо.

– Да я-то упаду и перетру. – Усмехнулась, отпивая почти остывший кофе и подбирая под себя ноги. – Только с кем, сама с собой, что ли? Раз мне ни с кем, кроме тебя, до-ро-гой мой, – максимально презрительно передразнила его, – парой слов переброситься нельзя, чтобы у тебя мысли в ебнутые дали не ускакали. Да без вопросов вообще! Я могу и сама с собой перетереть, ведь сто процентов по дороге за семками и пивчанским тебе братва твоя позвонит и домой дня через два приедешь в лучшем случае. Я как раз перетереть успею. Что, падать на корты-то?

– О. Май. Гад. – Картинно закатил глаза и с насмешкой в ровном голосе продолжил, – нет, ну давай все бросим! Я устроюсь клерком куда-нибудь, ты дома сиди у плиты. Вечерами уютненько вдвоем у телевизора, изредка по музеям-барам, на выходных дача, раз в год неделька в Турции. Давай жить как белые люди! И отношения по известному шаблону будут! Прости меня, пожалуйста, я же просто не знал, что ты из числа девочек-цветочков, которых надо мужским вниманием поливать, холить, лелеять, любоваться и думать двадцать четыре часа в сутки за нее и только о ней, и как можно чаще на руках носить кверху жопкой, чтобы удобнее было в нее целовать, и с опахалом и по возможности в поклонах кругами восхищенно бегать,  а то завянет быстро девочка-цветочек, а я буду горько плакать и корить себя, что недостаточно восхищенно кругами бегал, буду посыпать голову пепл… землей из ее горшка, – с такой долей яда выдал он, что меня порвало внутри, – дай мне шанс исправиться, умоляю! Я смогу тебе организовать такое развлечение, но только через… так, ну… четыре с половиной месяца и ненадолго. Уж извини, но у меня по минутам жизнь расписана, долго хуйней заниматься не смогу, но что-то мне подсказывает, что ты уже к исходу вторых суток взвоешь в четырех стенах в ожидании мужа с работы, которого надо накормить, омыть, обогреть, попиздеть с ним о бытовушничестве, и тихо-мирно лечь спать в обнимку, а потом снова так же день за днем. Хотя какой нахуй день за днем, у меня же дохуя времени будет, так что ты повесишься из-за меня с опахалами прямо к концу первых суток!  Чего ты меня взглядом сверлишь? Не прав я? Что молчишь-то, белый человек, мечтающий о простых человеческих радостях, сигнал с базы потеряла, что ли?