Так прошло полтора часа. Я нервно поглядывала на наручные часы, не оставляя надежды, что мы вернемся домой раньше, чем все проснутся. Покидать ковен, когда на его территорию заселились неуязвимые охотники на ведьм, было крайне безответственно для Верховной. Я нервничала, а оттого теряла концентрацию. Глаза бегали так быстро, что вскоре пересохли и их начало колоть. Черт, как же тяжело работать!

– Что ты здесь делаешь?.. Как ты сюда прошел?

– Коул?

Я обернулась, вглядываясь в дальний конец коридора, но увидела лишь длинную извилистую тень, играющую на ступеньках лестницы. А рядом еще одну…

– Коул!

Спустившись с нагромождения коробок, я отложила очередную бесполезную папку матери-одиночки с алкоголизмом и устремилась к нему. Несколько плафонов под потолком мигали. В подвале не было окон, а оттого не было и солнечного света. Даже слыша, как где-то на другом конце архива чихает Коул, я чувствовала себя неуютно. А натолкнувшись на спину мужчины, точно не являющегося Коулом, и вовсе взвизгнула от неожиданности.

Гидеон обернулся, стоя между братом и мной, повалившей несколько коробок от испуга. Все в том же растянутом зеленом свитере и шортах, он смотрел куда-то вверх, зависнув перед покосившимся шкафом без одной ножки. Именно с его верхней полки Гидеон снял синюю папку в проплешинах плесени. Протерев рукавом обложку от пыли, можно было прочитать: «Дело № 377. Тимоти Флетчер».

Гидеон вручил папку Коулу как трофей, а затем вдруг… Закатил глаза! Я ахнула и повернулась к Коулу, чтобы убедиться, что он тоже видел это, но папка уже завладела всем его вниманием. Гидеон же заторопился обратно к лестнице. Шагал он босиком, и руки его, как и щеки, были перепачканы в мелках.

– Морган тебе что, третий глаз открыла?! – крикнула я ему вслед, но все, чего удостоилась, – это скрипа несмазанных петель и дверного хлопка. – Эй, Гидеон, спасибо!

– «Пятое мая. Две тысячи первый год. Мистер Флетчер заселен в двадцать восьмую палату…» – забормотал Коул, судорожно изучающий папку с черно-белыми сканами документов.

Его кофейные кудри даже посерели от пыли, как и нос, усеянный веснушками. Отряхнувшись, Коул щелкнул пальцами и, схватив нашу верхнюю одежду с коробок, шустро поволок меня к выходу.

Идя по коридору и старательно делая вид, что мы законопослушные граждане, я увидела, как Гидеон в своей палате срывает рисунки пауков со стен. Комкая их и выбрасывая в урну, он клеил вместо них пестрых рыб-клоунов и солнечных синиц. Следом за уродливыми членистоногими в урну полетел весь альбом – тот самый, что был посвящен одним лишь паукам и над которым Гидеон корпел все утро. На каждой его странице плелись паучьи сети, а каждая нить была дорогой в паучье царство. Но больше ни в этом альбоме, ни в этих рисунках не было нужды.

– Тимоти Флетчер, – произнесла я вслух, когда Коул, ведя машину, доверил мне чтение папки. – Ему тогда было около тридцати… Хм, значит, сейчас ему за пятьдесят. Он провел в больнице почти год. О мой бог…

– Что там? – встрепенулся Коул, вцепившись пальцами в руль. – Одри?

– Здесь так много научных терминов! Чувствую себя некомфортно.

Он наградил меня укоризненным взглядом и наверняка щелкнул бы по лбу, если бы ему не нужно было следить за дорогой. Я лишь невинно пожала плечами и уперлась коленями в бардачок, скукожившись в кресле. Папка настолько пропиталась сыростью, что ее можно было отжать, как тряпку. Страницы, хрупкие и мятые, буквально расползались. Я осторожно переворачивала их, жадно рыская взглядом по строчкам, как по вешалкам в бутике: здесь определенно должно прятаться что-то ценное.

– Я посещал психиатра с пяти до четырнадцати лет, пока Гидеон не продал семейный коттедж и не купил мне чистое дело, – вдруг сказал Коул, и я невольно бросила на него взгляд, преисполненный нежности и сожаления. Коул качнул головой, отмахиваясь. – Читай вслух. Возможно, я смогу разобраться.

– «Пограничное расстройство личности, – начала я послушно, зашелестев папкой. – Предположительно последствие посттравматического синдрома. Подвергся сексуальному насилию со стороны отчима в одиннадцать лет. Психический инфантилизм, истероформное поведение. По тематическому апперцептивному тесту присутствуют сексуальные девиации. Ночной энурез эпизодического характера с семи лет. Доктор Унгар заметил форпост-симптомы шизофрении. Требуется повторная экспертиза».

Пока я читала, Коул вел машину так медленно, что казалось, мы вот-вот замрем посреди шоссе. Когда он погружался в раздумья, весь прочий мир замедлялся тоже и переставал иметь значение.

– Психически здоровые люди не стали бы потрошить детей, это и так было понятно, – промычал Коул. – Но любопытно, что из лечебницы он все-таки как-то вышел… И много лет сдерживал свои порывы, пока они, очевидно, не трансформировались во что-то пострашнее девиаций. Там есть какие-нибудь адреса?

– Да, написано, Флетчер живет в Берлингтоне… Но, судя по навигатору, этот дом давно снесли, – сообщила я, уже щелкая пальцами по экрану смартфона. – Зато другой адрес вроде действующий… Прошлое место его работы… Ты не поверишь, – я зябко поежилась, – детский цирковой театр. Видимо, он был актером или аниматором… И как его только к детям подпустили?!

– Отлично. – Коул сосредоточенно кивнул, петляя в плотном движении на городском перекрестке. – Завтра же этим займусь.

Отвернувшись к окну и закрыв папку, я часто-часто заморгала, чтобы смахнуть из-под ресниц образ окровавленного мальчонки, разрываемого на части демонической тварью. Небо сегодня было таким же белым, как тот снег, на котором он лежал.

Теплая рука с незаживающими порезами и шершавыми пальцами, натертыми о рукоять навахона, вслепую нашла мою, стиснувшуюся в кулак на коленках. Мне стало чуточку легче.

– Тимоти Флетчер, – повторил по слогам Коул, сворачивая на лесную тропу, что пролегала меж деревьями, сокрытая от посторонних глаз. Чары Шамплейн расступились перед синим джипом, как перед нами расступился ореол еще одной тайны. – Я заставлю Миллера выпустить ориентировки на это имя. Если диббук хотя бы иногда превращается в человека, как когда-то превращался Исаак, у нас есть шанс его найти. Я сделаю все, что смогу, Одри.

– И я тоже, – кивнула я серьезно, наблюдая, как Коул прячет историю болезни Тимоти Флетчера в бардачок машины. – Надо привести в чувство Ферн. Если новое амплуа Тимоти Флетчера – ее рук дело, я заставлю ее за все ответить! Но сначала, – я запахнула дубленку, готовясь выходить из машины, когда Коул остановил джип перед крыльцом особняка, – отпразднуем Йоль. Вечером должна прибыть Морган, если Ворожее не удалось убедить ее в безрассудности этой затеи. Надо успеть нарядить йольское дерево, закончить приготовления и…

– По-моему, все уже и так готово.

Коул заглушил мотор и ткнул пальцем на крыльцо. То обвили плети омелы, заменяющие банальные гирлянды и излучающие мягкое желтое мерцание. Зачарованные Диего, они должны были распуститься лишь тогда, когда на порог взойдет именинница… Но омела уже цвела! Бусинки белых ягод источали такой сладкий цветочный аромат, будто кто-то разлил вокруг дома мед. Я была уверена, что, если зайду внутрь, почувствую и запах горячих вафель с кленовым сиропом… А пройдя чуть дальше, увижу прекрасную картину, отрадную сердцу.