Доктору Трису удалось его вылечить, не прибегая ни клекарствам, ни к гипнозу. Пока Хорас не владел голосом, он был в хорошемнастроении; но когда голос к нему вернулся, у него наступила депрессия ибессонница. Как только врач устранил его симптом немоты, служивший единственнымпутем выражения подавленных напряжений Ид, эти напряжения должны были найтисебе другой выход; частично это проявилось в чрезмерной эмоциональнойпривязанности к врачу, механизм формирования которой был уже описан впараграфе, посвященном "образам"; частично же – в состоянии депрессиии бессоннице. Оба этих симптома доктор Трис предвидел; он приступил ко второйчасти лечения, принявшись за первичные напряжения Ид, вызвавшие все эти разнообразныесимптомы. В течение этого периода он раскрыл вместе с Хорасом не только егопервоначальные чувства к семье, но также происхождение и природу егоребяческого восхищения врачом. В конечном счете после года лечения Хорасоказался в достаточно устойчивом состоянии, чтобы прочно привязаться к однойдевушке, на которой он и женился.

Как мы видим, в этом случае связанные с болезнью напряжениямортидо были сознательными, в то время как напряжения либидо былиподсознательными. Хорас отлично сознавал, что поразившая его немота произошлаот внезапно вновь охватившей его ненависти к отцу. Не понимал он того, чтокаждый раз терял голос не только из-за нового повода ненавидеть отца, но ещеиз-за потери одной из любимых сестер; а именно, он терял объект своего либидо,так что значительное количество либидо лишалось внешнего объекта. Это либидообращалось внутрь и по причинам, выяснившимся впоследствии, воздействовало наего дар речи (точно так же, как оно могло бы воздействовать на его желудок илимышцы руки или ноги).

Поражения этого рода, затрагивающие некоторую отдельнуючасть тела, характерны для истерии. У истериков часто отказываются служитьруки, ноги или голосовые связки; у них перекашивает шею, или мышечные спазмымешают им нагибаться; они теряют одно из чувств, например обоняние, осязание,зрение или слух; наконец, они теряют чувствительность в какой-нибудь частитела, например в руке или ноге. Истерия способна имитировать чуть ли не любуюболезнь. Впрочем, болезнь имитируется, но не копируется, так что врач почти вовсех случаях может установить функциональный характер наблюдаемого симптома.Как мы уже раньше отметили, истерия сопровождается изменением образасобственного тела; поскольку индивид ведет себя в соответствии со своимиобразами, а не с действительными возможностями своего тела, то симптомыотвечают изменению образа тела, а не какому-нибудь изменению самого тела.

Задача психиатра состоит поэтому в изменении искаженногообраза тела до возвращения его к нормальному образу, а не в изменении тела.Изменение образа тела, вызывающее болезнь, происходит от внезапно возникающегопотока либидо или мортидо, по разным причинам не находящего внешнего выхода. Онобращается вследствие этого внутрь, искажая описанным выше способом образ тела.Поскольку невроз этого рода связан с превращением (конверсией) психическойэнергии в соматический симптом, он называется конверсионной истерией. При этомвсегда есть причина, по которой поражается определенная часть тела, а некакая-нибудь другая. У Хораса, например, с раннего детства оставалосьстремление закричать на отца, бросить ему вызов, выразив желание убить его.Немота была превосходной маскировкой этого подавленного напряжения мортидо;именно по этой причине Хорас «избрал» такой симптом, а не какой-нибудь другой.

Поскольку лица с откровенно драматическим поведением иоткровенно эмоциональными реакциями особенно подвержены возникающим время отвремени симптомам конверсивной истерии, таких людей называют обычно"истеричными". Если страх перед внутренними побуждениями смещается уних на внешние силы, они могут также страдать ненормальными страхами, такназываемыми фобиями.

Займемся теперь неврозом беспокойства. Септимус Сейфус былвладельцем книжного магазина и лавки театральных принадлежностей на Талиа Лейн.Сын его Саймон, или Сай, был старшим из пяти детей; остальные были девочки. Доначала войны Саймон работал на почте, а затем пошел добровольцем в армию.Саймон всегда помогал сестрам готовить уроки и делал для них всевозможныедругие вещи, какие только можно было ожидать от большого сильного брата; такимобразом, он привык отвечать за других. Это вскоре заметил его капитан,постепенно продвигавший его по службе, пока он не стал сержантом и командиромвзвода.

Когда его подразделение вступило в бой, событияразвертывались так быстро, что у Саймона не хватило времени проследить, чтобывсе его солдаты вырыли себе окопы в надлежащем месте и по всем правилам. Преждечем они это успели сделать, на их позицию упал снаряд, убивший десять человек.Саймон оказался при этом, к счастью, поодаль от места попадания и отделалсяконтузией. Он пришел в себя уже в госпитале, где каким-то образом узнал одесяти убитых.

Саймон не был ранен, и его могли бы почти сразу же выписатьиз госпиталя, но он превратился в "нервного инвалида". При малейшемзвуке он подпрыгивал, и у него начинало колотиться сердце; пропал аппетит, егобросало то в холод, то в жар, он плохо спал. Особенно тяжело было по ночам.Сражение являлось ему в виде ночных кошмаров – почти всегда в виде одного итого же кошмара. Он снова и снова переживал все эпизоды атаки, а в конце слышалприближение рокового снаряда. Затем он просыпался с воплем и дрожью, в холодномпоту, с сильно бьющимся сердцем.

Саймона пришлось эвакуировать в Соединенные Штаты, где онпровел несколько месяцев в госпитале общего типа, прежде чем стал пригодным квоенной службе. В течение долгого времени у него повторялся один и тот же сон,и каждый раз он пробуждался с воплем, когда падал снаряд. Это не только пугалоего, но и ставило в неудобное положение, потому что он каждый раз будил соседейпо палате. Однако после надлежащего лечения эта часть болезни у него прошла, азатем, по мере того как лечение продолжалось, он все больше успокаивался.

С помощью психиатра Саймон начал понимать чувства, лежавшиев основе его невроза. Он был совестливый человек и, как многие совестливыелюди, винил себя в разных вещах, в которых был неповинен. Как вскореобнаружилось, ему казалось, что, если бы он внимательнее выбрал место, где егосолдаты рыли окопы, то они не были бы убиты. Его чувство вины по этому поводубыло сильнее, чем он думал. Оно было, конечно, неосновательно, потому что еслибы его люди вырыли окопы где-нибудь в другом месте, то и снаряд мог бы попастьв другое место, и он ничего не смог бы здесь поделать.

Саймон страдал не только от своего чувства вины, но и отблокированного напряжения страха. Заботясь о других, он был так занят, что самне успел подготовиться к потрясению.