class="p1">— Если только я первой выберу фильм. — Я поднимаю свой стакан с молочным коктейлем в ее сторону,

— Договорились.

Мы чокаемся стаканами, и на мгновение я чувствую себя обычной студенткой колледжа.

Я чувствую себя обычной девушкой, которая собирается устроить вечер кино со своей соседкой по комнате.

И я не могу не задаться вопросом, права Лира или нет. Действительно ли я та девушка, которой нужен вызов? Кому следует выбрать любовь? Нужна ли мне дополнительная драма, которой наделена моя жизнь? Парень, который плох для меня, но хорош для моей жажды приключений?

Потому что этого, даже такого простого момента, мне показалось достаточно.

Глава 20

Алистер

Однажды, когда мне было восемь лет, мой дедушка взял меня на охоту.

Он в основном охотился на крупных животных. Которых он мог выпотрошить, освежевать и повесить на стену или расстелить на полу в качестве ковра перед одним из своих многочисленных каминов. Не потому, что ему нравилось убивать, а потому, что ему нравилось побеждать.

Когда в его доме появлялись новые люди, он непременно проводил их в свой кабинет и хвастался одним из своих многочисленных убийств. Рассказывая абсурдную историю, которая всегда делала его героем. Как он отважно отбивался от медведя, когда был еще подростком, или выслеживал раненого лося на протяжении двадцати миль.

Мой отец стал хвастуном не просто так.

Мы стояли посреди леса с рассвета до полудня, когда вспышка рыжевато-коричневого меха прошелестела по деревьям перед нашей палаткой.

— Красивая самка.

Его прокуренный голос всегда царапал мне уши, как гвозди по меловой доске.

Пума сканировала пространство своими ярко-желтыми глазами, не думая смотреть направо. Дед сунул мне в руки возмутительно большое ружье.

Я посмотрел на него, сбитый с толку тем, что делать с этой гребаной штукой, потому что я никогда раньше даже не стрелял из пистолета.

— Давай. В конце концов, ты должен стать мужчиной, — кивнул он головой на ничего не подозревающего животного.

Я никогда этого не понимал. Необходимость убивать кого-то, чтобы доказать свою мужественность. Это всегда казалось уловкой, чтобы сделать из людей серийных убийц. Но поскольку я чувствовал себя польщенным тем, что он выбрал меня сегодня, я поднял тяжелое оружие.

Подражая всем западным фильмам, которые я когда-либо смотрел, я направил ствол ружья наружу, положив маленький палец на спусковой крючок, и сделал несколько глубоких вдохов. Все казалось тяжелым, я чувствовал себя неловко, держа его в руках.

Я еще не врос в свое тело, во мне были только конечности и кости. Я даже не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы удержать его. Я сказал себе, что это все равно что игрушечные пистолеты, с которыми играл Сайлас, те, что стреляли пластмассовыми пулями с резиновыми наконечниками.

Я не хотел этого, но, когда нажал на спусковой крючок, и взрыв от выстрела потряс мое тело, я закрыл глаза. Я зажмурился, поморщившись от мгновенной боли. Мне словно снесли плечо, и в течение десяти секунд я думал, что случайно выстрелил в себя.

Но даже сквозь боль мои барабанные перепонки агрессивно звенели.

Я думал, что, как львы или тигры, пума будет рычать, защищаясь. Что у нее будет глубокий, хриплый голос, который заставит землю вибрировать от бравады. Вместо этого это был жалкий вопль.

Он был похож на плач ребенка, который кричит снова и снова.

Открыв глаза, я увидел, что животное упало на поляне, запрокинув голову и оскалив зубы, крича от мучительной боли.

Мой дед в тот день преподал мне очень важный урок. Единственный, который я навсегда запомнил. Он потащил меня за больную руку к ревущему животному.

Быстро достал из сапога нож и показал мне длинное, толстое лезвие.

— Иногда избавить кого-то от страданий проще простого, Алистер. Например, эту пуму, — сказал он. — Очевидно, что ей больно, поэтому мы ей поможем.

Он быстро вонзил кинжал прямо под ее грудную клетку, думая, пробив сердце.

Звук замер в моих ушах, глаза животного закрылись, и вот так просто жизнь оборвалась.

— В других случаях не так просто определить, когда кого-то надо прикончить. Ты можешь не увидеть этого сразу, но это всегда видно по глазам. Именно по ним можно определить, что человек уже мертв, даже если он полностью здоров. Сердце бьется, но глаза уже остыли.

Я много думал о его словах на протяжении долгих лет. Особенно когда смотрелся в зеркало.

Я думал об этом еще больше, когда шел позади Сайласа. Я слышал только хруст земли под нашими ботинками и отголоски крика Сайласа в моей памяти. Совсем, как у той пумы, когда мне было восемь. Как будто его разрывали на части, разделяя конечности. Это был не рев, а вопль, дробящий стекло. Осколки вонзались в мою грудь, когда я смотрел, как он несколько минут назад рыдал над телом Розмари.

Его руки впивались в ее грудь, снова и снова. Я едва мог смотреть, зная, что это ничего не даст. Это так больно, что не оставалось шансов даже для надежды. Я вздрогнул, когда треск ее ребер наполнил воздух. В этот момент мы с Руком должны были что-то делать, пока Тэтчер звал на помощь. Она была мертва. Она была мертва уже несколько часов. Мы все поняли это, когда увидели ее.

Но ни у кого из нас не хватило духу сказать ему об этом, пока он не стал приносить больше вреда, чем пользы.

Я схватил его за плечи:

— Сайлас, — думаю, это был самый мягкий мой голос с тех пор, как я был ребенком. — Ты должен остановиться. Она ушла, она ушла.

— Отвали! Отвали, Алистер! — рыдал он, надавливая с большей силой.

Тело Роуз не оказывало никакого сопротивления его силе. Она содрогалась при каждом сжатии груди, ее обычно раскрасневшиеся щеки стали болезненно-серого цвета, и у меня защипало глаза, когда я увидел ее такой.

Я дернул сильнее, цепляясь за его подмышку. Рук последовал моему примеру, и я услышал его голос:

— Си, пожалуйста, чувак. — Его голос дрожал, слезы подступали к горлу. — Ты сделаешь только хуже, просто отпусти ее.

Вдалеке завыли полицейские сирены, мигающие красные и синие огни отражались от деревьев на улице, пробиваясь сквозь разрушенный дом, в котором подростки напивались до беспамятства в тайне от родителей.

— Нет! Нет! Розмари, очнись, Рози, пожалуйста! Отпусти меня! Я должен помочь ей, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, РОУЗ!

Мои руки горели от напряжения, когда мы оттаскивали его от ее тела, он боролся с нами всю дорогу, брыкаясь ногами.

Я многое сделал для своих друзей. Это было