воды. Я скалюсь и несколько раз моргаю, чтобы глаза привыкли к тусклому освещению.

Я пытаюсь собрать воедино, как здесь оказалась, но все кажется затуманенным, включая мою память. Последнее, что я помню, как вышла из библиотеки уже после захода солнца. Я успела дойти до выхода из общежития, а затем все вокруг погрузилось во мрак.

Я чувствую на языке вкус металла, более резкого, чем медь, более горького, чем просто кровь.

Я рассматриваю окружающую обстановку, а во рту разливается страх перед неизвестностью. Мои конверсы на бетонном полу, его грубыми узорами украшает плесень, и я чувствую запах сухой гнили здания, в котором нахожусь. Свечи освещают помещение, этого достаточно, чтобы мне было видно то, что еще находится внутри.

Разбитые витражи, выдолбленные квадратные пространства, где раньше стояли гробы, — все это говорит о том, что я здесь уже бывала.

Мавзолей, куда Лира затащила меня за несколько мгновений до того, как я стала свидетелем чьей-то смерти. Очевидно, он станет и моим последним пристанищем. Как подходяще. Я оглядываюсь вокруг, не обнаружив никаких признаков своей соседки, надеясь, что мое отсутствие вызовет у нее тревогу, достаточную, чтобы сообщить кому-нибудь о моей пропаже. Если ее саму еще не схватили.

Я лишь надеюсь, что помощь подоспеет раньше, чем они завершат начатое.

Алистеру официально наскучили наши игры. Когда они не подходили к нам и ничего не предпринимали в течение последних двух недель, я поняла, что парни замышляют что-то серьезное.

Подготавливая эпический финал этого праздника Ада.

Я собираю весь страх, отказываясь умирать испуганной. Особенно не перед этими засранцами. Я достаточно натерпелась от них с тех пор, как сюда попала.

Подавшись вперед, я плюю на чей-то ботинок. И поскольку Тэтчер всегда носит оксфорды, Рук неравнодушен ко всему, что делает его похожим на придурка-плейбоя, а Сайлас предпочитает кроссовки, я знаю, что моя слюна попала в намеченную жертву.

Мой наименее любимый член их сатанинского культа слегка покачивает ботинком.

— Я убивал людей и за меньшее, — пробивается сквозь тишину отточенный голос Тэтчера.

Я рычу, и, если бы взглядом можно было убивать, Тэтчер Пирсон был бы на шесть футов ниже земли.

— Тогда хорошо, что я плюнула не на тебя, — отвечаю я. У меня чешется горло, и я готова отдать свой левый палец за воду.

Ко мне подходит Алистер, наклоняется так, что мои неподвижные глаза встречаются с его двумя черными безднами. Кристаллы обсидиана светятся, посылая предупреждения моей душе. Я вызывающе кривлю лицо, заставляя себя смотреть на прислонившегося к стене Сайласа, мои глаза сосредоточены на татуировке на внутренней стороне его запястья. Стоящий слева от него Рук играет с зажигалкой.

Эти двое жуткие уже сами по себе. Знаю, что, если разозлю кого-нибудь из них, они поджарят меня на костре, а после скормят своим домашним животным. Я знаю о репутации Тэтчера, и одного этого уже достаточно, чтобы мучиться от кошмаров.

Но какими бы пугающими и нервирующими они ни были, на них все же легче смотреть.

На всех них смотреть гораздо легче, чем на него.

С жаром прикосновений, он впивается пальцами мне в щеки, сжимает губы, заставляя меня наклонить голову, чтобы я снова встретилась с ним взглядом.

— Смотри на меня, Маленькая Воришка, — угрожает он таким резким тоном, что у меня электризуется кожа. — Или ты забыла, что ты принадлежишь мне?

Я выдерживаю его взгляд, не отступая ни на секунду. Его черные глаза пронзают мои. Собственнический характер его хватки усиливает мой вызов.

Ему принадлежит мой страх. А не им. Вот что он говорит своими глазами.

— Твой страх заканчивается и начинается со мной, только со мной, — продолжает он, наслаждаясь силой, которая исходит от этого заявления. Алистер знает, что бы ни случилось, его друзья никогда не напугают меня так, как он.

От них мое сердце никогда не будет биться так часто, а под кожей кипеть жар, как от него. Они никогда не будут контролировать меня так, как он.

Мы оба знаем, что он прав, и мне неловко признавать это, даже про себя. Для такой сплоченной группы социопатов, это не так уж хорошо.

— Не надо, — я наклоняю свое лицо ближе к его лицу, наши дыхания смешиваются, как это было в бассейне. — Не льсти себе. — Заключаю я, откидываясь на спинку стула. — Тебе ни хрена не принадлежит, Алистер. Это деньги твоих родителей. Без твоей фамилии у тебя ничего нет, — усмехаюсь я, сдерживая сердцебиение.

Они все равно собираются меня убить, верно? С таким же успехом я могу сходу сказать им, что думаю о каждом из них.

— Я не думаю, что ты в том месте, чтобы делать циничные замечания, деревенщина, — защищает своего друга Тэтчер, скрестив руки на груди. Его белая рубашка расстегнута, закатана до локтей. Вены на его предплечьях тревожного кобальтово-синего цвета.

— О, да? — я перевожу взгляд на него. — И что ты собираешься с этим делать, Норман Бейтс15? Порежешь меня, потому что твои мамочка и папочка тебя не любили?

Я саркастически надуваю губы.

Когда Лира говорит о Тэтчере, то всегда в приглушенной манере. Как будто он бугимен, который всегда подслушивает под кроватью. Мне еще не приходилось видеть его в действии, поэтому я никогда не воспринимала его всерьез. То, как он расхаживал в своих пальто и водолазках.

Для меня он был просто парнем с серьезными проблемами, которые требовали срочного лечения.

Вплоть до этого момента, когда его маска изысканности упала, как якорь на морское дно, увлекая меня за собой. К горлу подкатывает рвота, когда он угрожает мне глазами, настолько лишенными каких-либо эмоций, что я не уверена, что у него вообще есть душа.

— Не надо.

Они так хорошо знают друг друга, что Алистеру даже не нужно оборачиваться, чтобы это сказать. Он и так знает, что Тэтчер собирался сделать что-то поспешное.

Он опускает руки и крепко сжимает мои бедра. У меня екает внутри, тело плавится. Я дергаюсь на стуле, отталкиваясь от него, желая убежать от его прикосновений. Только из-за этого застежки впиваются в нежную кожу моего запястья.

— Если ты собираешься убить меня, то убей, просто убей меня, черт возьми! Я устала от этого! — восклицаю я или пытаюсь воскликнуть, но из-за сухости у меня в горле, это выходит надтреснуто.

Рук смеется из угла, как взрыв, громко и навязчиво.

— Кто-нибудь скажет ей, что она выиграла? — Он вращает зиппо по костяшкам пальцев, как домино.

Я перестаю двигаться, пристально глядя на каждого из них. Я недоумеваю, что именно выиграла. Это больше похоже