лицу Айзека расползается сардоническая улыбка, но в душе он искренне смеется. Он с трудом поднимается на ноги, еще раз утирает глаза и нос. Затем поднимает коробку с тем, что осталось от Мэри, снова закрывает ее крышкой и прижимается лбом к прохладному металлу.

– Спасибо, – говорит он. – Люблю тебя.

Ей не нужно отвечать. Айзек знает, что она тоже его любила. Он целует жестянку и ставит ее обратно на каминную полку. Потом отряхивает халат, берет лежащие на тумбе под телевизором ключи от машины и хочет уже направиться к двери, но почему-то останавливается. Что-то тянет его назад. Не Мэри, молчаливо наблюдающая за ним с каминной полки. Что-то другое. Что-то лежащее на журнальном столике. Что-то желтое… или белое? Айзек вздыхает и берет со стола тетрадь. Он смахивает с обложки вездесущий прах, рассматривая записную книжку со всех сторон. Он знает, что у него в руках. Знает, что не может поехать ни в лес, ни в больницу, не пролистав страницы этой желтой тетради. Он должен встретиться с живущей в ней историей лицом к лицу. Айзек знает. Знает, что реальность хрупка. Знает, что ее скорлупа трескается от самого нежного прикосновения. И все же – и все же – он знает, что должен сделать. Айзек судорожно сглатывает, открывает тетрадь и начинает читать. Вот оно – последнее вычеркнутое из его памяти воспоминание.

Лицо желто

Бока как снег

Глаза черны

Зовется Эгг

– А это что такое?

Айзек заметил тетрадь, как только вошел на кухню. Ярко-желтая, пышущая новизной – конечно, она привлекала внимание. Из-за тушащегося на плите мяса в комнате было жарко, по окнам расползся конденсат. Мэри, с собранными волосами и в очках, сдвинутых на кончик носа, увлеченно строчила что-то в новой записной книжке. Может быть, она и правда не слышала Айзека, а может быть, просто проигнорировала его. Так или иначе, она ответила встречным вопросом:

– Коротыш спит?

Очередное шотландское словечко – очень прилипчивое.

«Да какого ж коротыша?!» – возмущалась Мэри, когда чего-то не понимала. Она подцепила это выражение от матери.

Сына они тоже прозвали «коротышом». Конечно, в его свидетельстве о рождении значилось другое имя, настоящее, но ни один из них его не использовал. Слово «коротыш» куда больше подходило маленькому существу, которое даже ползать пока не научилось.

– Беспробудно, – кивнул Айзек, направляясь прямо к винной стойке за бутылкой бургундского. – До поры до времени.

Он выудил из буфета два бокала, открыл бутылку, медленно вдохнул терпкий винный аромат и принялся разливать. Мэри закрыла тетрадь и откинулась на спинку стула. Некоторое время она молча наблюдала за Айзеком.

– Ты просто прирожденный… – начала она.

– Сомелье?

– Нет. Папа.

– Хочешь называть меня папочкой, негодница?

– Вот и батины шутки-самосмейки подъехали, – закатила глаза она.

– Прирожденный папа, говоришь? – Айзек перестал наполнять бокал. Он покатал слова во рту, будто пытался распробовать изысканный винный букет, и ухмыльнулся. – Не-а. Не дотягиваю. Близко – но мимо.

– А вот и дотягиваешь! – воскликнула Мэри, вскинув брови. – Серьезно. У меня он так быстро не засыпает.

Айзек покачал головой и продолжил разливать вино.

– Может, он просто считает меня скучным, – пожал плечами он. – Хотя читал я ему твою книжку, между прочим.

Мэри фыркнула. Айзек заулыбался, радуясь этой маленькой победе, хотя какая-то его часть все еще содрогалась от мысли о хныканье, которое неизбежно раздастся из радионяни, лежащей на столе у самой двери, минут через тридцать. Другая его часть морщилась от воспоминаний о попытках искупать коротыша, которые всегда заканчивались дружными рыданиями отца и сына из-за попавшего в глаза мыла. Третья раздражалась из-за необходимости менять подгузники – он так и не научился делать это без последствий. Родительские обязанности он осваивал не спеша. Время от времени Айзек впадал в отчаяние, чувствуя себя слишком нерасторопным и слишком зацикленным на собственных страхах. Иногда ему казалось, что он и сам не намного перерос коротыша. Он искренне жалел Мэри, вынужденную возиться сразу с двумя детьми. Айзек невольно залюбовался ею – как она сидит за кухонным столом в запотевших очках, накрыв ладонью желтую тетрадь, такая усталая и такая красивая. С какой кажущейся легкостью она со всем справлялась! Айзеку захотелось подхватить ее на руки и поцеловать – раньше он постоянно так делал. Но сейчас он чувствовал себя еще более измотанным, чем Мэри: перед грядущими выходными ребенок был «на папе». Попытайся Айзек поднять свою жену на руки, он бы ее уронил. Только этого им не хватало.

– Рано планируешь выезжать? – спросил он вместо этого.

– На рассвете, – ответила Мэри. – Часов в восемь, наверное. Путь-то неблизкий.

Айзек подошел к ней, протянул наполненный бокал. Они чокнулись. Отхлебнув вина, Мэри удовлетворенно вздохнула.

– Ты точно справишься без меня? – уточнил Айзек, не выказывая надлежащего рвения. – Путь и правда неблизкий. Мы могли бы вести по очереди.

– Хватит уже переживать на пустом месте, – отрезала Мэри. – Я съезжу к своим – а ты лучше подзаработай нам деньжат.

Она, будто гангстер из мультика, сложила и потерла друг о друга три пальца. Айзек задорно хохотнул.

– А еще тебе не помешает хорошенько выспаться, – заметила она.

Айзек наклонился и поцеловал ее.

– Я буду скучать, – улыбнулся он. – По вам обоим.

– Ой, Айзек, всего-то три дня, – отмахнулась Мэри. – И вообще, ты же с головой уйдешь в свой мирок – когда тебе скучать? А все остальное время будешь дрыхнуть без задних ног.

– Туше, – усмехнулся Айзек и тоже сделал глоток вина. – Вот вернешься – и всю неделю будешь отсыпаться. Я проконтролирую.

Радионяня предупредительно булькнула – оба затравленно поморщились. Коротыш агукнул, поворочался, но – о счастье! – не заплакал.

– Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать, – посоветовала Мэри, снова поднимая бокал.

Они улыбнулись, мгновение помолчали. В последнее время тишина, пусть даже прерываемая клокотанием томящейся в кастрюле говядины по-бургундски и мерным шипением радионяни, была редкой гостьей в их доме. Айзек почувствовал, будто все его напряжение собралось где-то между лопатками и вытекло, испарилось, осело невидимым конденсатом на кухонных окнах. Он закрыл глаза и выдохнул. Потом потрепал Мэри по плечу и снова кивнул на тетрадь.

– Новая задумка? – поинтересовался он, для надежности указав на записную книжку еще и бокалом вина. – Ты ушла от ответа. Не думай, что я не заметил.

– Нет. – Мэри немного переполошилась и снова накрыла желтую обложку ладонями. – Это так… ерунда.

– Что-то не похоже, – сощурился Айзек, отнимая руку от ее плеча, чтобы взять тетрадь. Мэри вздохнула, но мешать ему не стала.

– Ладно, не ерунда, – сдалась она. – Но там пока только наброски.

Айзек открыл тетрадь