шла о каком-то местном мосте – они даже ни разу его не видели. Конечно же, в странной склонности собак бросаться навстречу смерти обвиняли распоясавшихся привидений. Ничего общего ни с мостом Мэри, ни тем более с этим местом у моста из статьи не было. Куницу на юге днем с огнем не сыщешь, а собака, сиганувшая в воду с такой высоты, рискует разве что незапланированно искупаться. Как он вообще мог спутать эти места? Что за саботаж, Мэри? Айзек закрывает глаза и медленно выдыхает. Интересно, зазвучат ли когда-нибудь в его голове мысли, не принадлежащие ей? Он вспоминает об Эгге. Неужели Айзек выдумал его? Или он действительно бродит где-то поблизости – такой же одинокий, такой же растерянный? Айзек открывает глаза, всматривается в один берег реки, потом в другой, на котором несколько месяцев назад нашел странное яйцо. Он скользит взглядом по опушке леса, по изломанным корням, прорезающим крутой склон, по дюнам сухих ветвей и мусора, по кромке темной воды. Он надеется увидеть белое или желтое пятно, но видит только кипящую, будто в кастрюле на плите, черную поверхность реки. Она слизывает с берега пластиковые бутылки, металлические обломки и выброшенную кем-то одежду. Айзек смотрит вниз: на плотину, на плюющиеся пеной волны, на переваливающийся по уступам мусор. И кое-что замечает. Его глаза широко распахиваются, сердце пропускает удар.

Там, в воде, он видит что-то… белое? Желтое? Неподвижное. Айзек отдергивает ладони от парапета, будто по нему пропустили электрический разряд. Все еще держа руки перед собой, он отступает назад, на дорогу. Его начинает трясти, дрожь зарождается в кончиках пальцев и волной пробегает по всему телу, колени ходят ходуном – разве что не стучат друг о друга.

– Нет, нет, нет, – шепчет он и, моля Бога, в которого едва верит, сжалиться над ним хотя бы разок, делает шаг вперед и снова перегибается через парапет.

Бог его не слышит. Там, внизу, Эгг. И, судя по всему, он в отключке. Айзек взвывает, будто раненый зверь, и, не дожидаясь подступающих к горлу слез, перекидывает ноги через парапет. Одну, вторую. Он и сам не знает, зачем делает это. Может быть, он намеревается броситься на выручку Эггу. А может, в точности как несколько месяцев назад, надеется, что падение окажется более фатальным, чем он предполагает. Эгг лежит там, у плотины, лицом вниз, и Айзек хочет присоединиться к нему. На этот раз чертенок на плече Айзека не пытается его отговорить – он слишком занят, распевая песенку про Шалтая-Болтая.

Айзек Эдди сидел на стене.

Айзек Эдди свалился во сне.

Айзек сидит на парапете. Здесь, наверху, ветер задувает сильнее. От реки веет свежестью. Айзек подставляет лицо прохладным порывам. Его дыхание размеренно, он смотрит прямо перед собой, не моргая, хотя глаза слезятся от ветра. Тихое журчание реки его больше не волнует. Он заставляет себя еще раз посмотреть вниз – на плотину. Мышцы подчиняются его воле. Слегка вытянув шею, он вглядывается в поток. Он не видит ни своих спортивных штанов, ни парапета, на котором сидит, ни разделяющего его с черной водой пространства. Он буравит взглядом бурлящую белую пену. Картинка становится резче – возможно, благодаря бьющему в лицо ветру, – и ему наконец удается хорошо рассмотреть неподвижное яйцо. Он видит желтый круг на белом целлофане. Всего лишь пакет из супермаркета.

– Твою мать! – рявкает Айзек.

Что, черт возьми, он вообще здесь делает? Он должен быть в больнице. Он снова кричит, хватаясь руками за каменный парапет – до стертых в кровь ладоней, до побелевших костяшек. Он с запозданием осознает, что сломать ноги все же довольно-таки страшно. Он соскальзывает на пару сантиметров ближе к пропасти. Парапет начинает крошиться, несколько камешков срываются вниз. Айзек цепенеет, боясь даже помыслить о том, чтобы перекинуть ноги обратно на безопасный тротуар. Он пытается оглянуться назад, но ему кажется, что любое движение может поставить под угрозу его и без того шаткое положение. Так вот как ощущает себя Мэри, стоя на каминной полке. Айзек боится, что удар о дно неглубокой речушки выбьет из него дух, как падение на пол выбило из жестянки дух Мэри. Он готов снова расплакаться, но слезы застывают в глазах. Он понятия не имеет, как будет выкарабкиваться на этот раз, но знает, что должен постараться. Он не может поступить так со своим сыном – если его сын, конечно, сам выкарабкается. Он не представляет, как мог быть таким слепым. А еще он не понимает, что… Что это за звук? Паника неожиданно отступает. Он слегка расслабляет впившиеся в камень пальцы. Все еще сидя на краю моста, он наклоняет голову набок и хмурится. Что это такое? Он слышит рокот, громкий, громче перекатывающейся по уступам реки, но настолько низкий, что вода все равно почти его заглушает. Мощные басы отдаются во всем теле, мост под ним начинает вибрировать. Он убирает руки с парапета – там, где только что были его ладони, подскакивают, кружатся в незамысловатом танце, слово капли воды на мембране барабана, крошечные осколки камня. Айзек всматривается в реку, в темную панораму простирающегося за ней леса. Что же это за гул? Он нарастает и нарастает, пока не становится всеобъемлющим. Он идет… отовсюду? Айзеку кажется, будто он попал в рекламу колонок с объемным звучанием. Он снова прищуривается, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь между темными силуэтами деревьев, – и он видит их. Огни. Тусклые, далекие. Быстро приближающиеся. Он уже знает, что сейчас произойдет.

Огромный космический корабль возникает будто из ниоткуда. Звук переливающейся через плотину воды тонет на дне речушки, на Айзека набрасывается порывистый ветер, на мгновение опережающий черного металлического зверя. Зверь оглушительно ревет. Айзек съеживается. Лучи прожекторов скользят по кронам деревьев и наконец наползают на него. Айзек застывает в капкане яркого света и оглушительного рокота. Ему кажется, что его вот-вот затянет в сплетенное из сияния и клокочущего рева торнадо. Огни ослепляют – что и говорить, – но, прикрыв глаза ладонью, он смутно различает среди них красные и белые. Последние вцепились своими фотонами в Айзека – уж не собираются ли они утащить его в металлическую утробу корабля? Он отводит взгляд – слишком ярко, все равно что смотреть на солнце. Корабль зависает ровно над ним. Стараясь дышать ровнее, Айзек сосредотачивается на звуке. Монотонный вибрирующий гул превращается в многоголосую какофонию. Вжух-вжух-вжух-вжух – хлещут его струи холодного воздуха. Он стоит на пороге осознания происходящего – и голос из громкоговорителя развеивает последние его сомнения.

– Не прыгай! –