ожившего компьютерного монитора. Айзек перестает дрожать. Он смотрит в экран. На мост. Мост Мэри. Он вспоминает белоснежную зиму и припорошенную снегом Мэри, обещающую ему, что все будет хорошо. Вспоминает пурпурное лето, представляет, как Мэри сидит на краю и пытается дотянуться до воды. Но чертенок – надо же, Айзек был уверен, что уже смахнул его со своего плеча, – не позволяет ему погрузиться в приятные воспоминания.

«Подумай о другом мосте, – нашептывает он, позвякивая кандалами. – Он для Мэри будет посудьбоноснее».

И он с поразительной ясностью, не хуже, чем на слепящем экране, видит другой мост. Тот, что рядом с их домом. На мосту он видит свою жену и сына. Он знает, что произошло. Он позволяет себе вспомнить. Она уехала на выходные – к своим. С шестимесячным коротышом, которому мечтала показать Шотландию. А еще она хотела справить с семьей прошедший Хогманай[64] – так она сказала. Айзек охотно рванул бы с ними, но на нем висел первый после рождения ребенка большой заказ, взяться за который он, спасибо лени-матушке, не мог уже очень давно – контракт был подписан задолго до Рождества. Да и положа руку на сердце отдохнуть ему тоже хотелось. Теперь это желание кажется ему до одури эгоистичным. Но Мэри сама предложила ему остаться.

– Это всего лишь на выходные, – пожала плечами она.

Как Айзек вообще провел те семьдесят два часа? Он много раз пытался вспомнить, чем занимался, – и не мог. Большую часть времени он, очевидно, рисовал. Вероятно, ел. Вероятно, даже спал. В пятницу вечером он, кажется, смотрел «Эту замечательную жизнь», а в субботу – «Инопланетянина». Он немного позанимался фреской в детской – сколько месяцев он не мог ее закончить? Это оказалось куда приятнее, чем выталкивать за дверь почившую елку и сбивать воедино кроватку «легкой сборки», благодаря которой он установил личный рекорд по смачным ругательствам себе под нос. Все это время, пока они обустраивали детскую, коротыш спал в их комнате. Айзек никогда не умел – да и не стремился – заканчивать работу в срок. Он вспоминает, как в воскресенье, перед их отъездом домой, болтал с Мэри по телефону, вспоминает хихиканье коротыша в трубке.

– Без вас дома так пусто.

– Думаю, его отсутствие заметнее моего.

– Ой ли? Это твои рыдания не дают мне спать по ночам.

– Чья б корова мычала. Поди, и сам там ревешь, потому что уснуть без нас не можешь.

Он вспоминает, как рассказывал ей, что собирается приготовить на ужин кофта-кебабы из баранины. Как просил отписаться, когда она будет выезжать. Он дословно помнит их переписку.

Выдвигаемся. Карты обещают что будем через 8 часов но имей в виду что они не учитывают необходимость менять подгузники. Скоро увидимся.

Что, дороги такие страшные – без подгузников ты уже никуда?

Иди ты

Хаха. Осторожнее там. Запустишь трансляцию геолокации?

Лови, шпион

Последние слова, которые она сказала Айзеку. Он перечитывал это сообщение миллион раз и не сомневается, что, знай Мэри свою судьбу, она не позволила бы их истории оборваться на фразе «Лови, шпион». Если бы она только знала, если бы кто-нибудь из них знал… Айзек сочинил бы и отправил ей в ответ сонет, не жалея сотен, нет, тысяч слов. А может быть, он обошелся бы тремя – самыми верными. Он заглавными буквами напечатал бы: «ОСТАНЬСЯ В ШОТЛАНДИИ», или «ВОЗВРАЩАЙСЯ НА ПОЕЗДЕ», или «ОСТОРОЖНЕЕ – ЗДЕСЬ ГОЛОЛЕД». В действительности он ей даже не ответил.

Мэри отправила ему маркер своего местоположения. Всплывшее на экране уведомление пообещало отслеживать ее передвижения в течение двенадцати часов. Ее последние координаты до сих пор отображаются в чате. Айзек подумывал удалить их, но боялся, что от этого станет только хуже. Финальной точкой, надгробным камнем в их переписке сереет прямоугольное уведомление:

Трансляция геолокации завершена

Во вздувшемся на карте пузырьке все еще красуется фотография Мэри. Теперь этот пузырек навсегда останется парить над последним местом, где она когда-либо побывает. Айзек не помнит, чем занимался, когда Мэри только выехала, зато помнит, как, обнаружив, что она недавно миновала Глазго, решил проявить инициативу и закинул их постельное белье в сушилку. Когда Мэри остановилась где-то в окрестностях Карлайла, он готовил завтрак: то ли яичницу, то ли тосты с фасолью. В следующий раз он с заискивающим видом нашкодившего щенка заглянул узнать, сколько ей еще ехать, когда обнаружил, что постельное белье не выдержало столкновения с сушилкой и село. Дорогое белье, льняное. Ох и влетело бы ему от Мэри. Но радость от скорой встречи перевешивала любые возможные неурядицы. Они почти никогда не расставались – даже ненадолго. А теперь в этом уравнении появился еще и коротыш – чего удивляться, что последние пару часов Айзек провел, то и дело заглядывая в их переписку, чтобы в очередной раз посмотреть на ползущий по карте пузырек с фотографией. Айзек проверил, где там Мэри, – и достал из холодильника фарш. Айзек проверил, где там Мэри, и нарезал немного кориандра. Айзек проверил, где там Мэри, и, обнаружив, что она уже не так далеко, улыбнулся, включил подборку песен «Готовим под итальянскую музыку» и приступил к нарезке лука. О бэлла чао, бэлла чао, бэлла чао, чао, чао. Скоро он вымыл руки и вытер их о фартук, специально чтобы проверить, где там Мэри. Маркер почему-то замер на месте. Странно – где там останавливаться? Да и зачем, когда до дома рукой подать? Впрочем, сеть в тех краях всегда ловила с грехом пополам: оттуда до ближайших населенных пунктов не меньше нескольких миль. Айзек разве что слегка нахмурился, но не придал этой остановке особого значения. Он пожал плечами и вернулся к готовке. Пять минут спустя он снова глянул на карту – Мэри по-прежнему не двигалась. В животе появилось неприятное чувство. Прошло еще пять минут – ничего не изменилось. В горле запершило, во рту появился привкус аккумуляторной кислоты. Еще пять минут. Пузырек не сдвинулся ни на миллиметр. Сердце Айзека забилось немного быстрее, но он убедил себя, что раздувает из мухи слона. Может, истекло время трансляции, может, она всю дорогу слушала музыку и посадила телефон. Айзек принялся лепить кебабы, надеясь, что это поможет ему отвлечься от тяжелого сгустка паники, набухающего где-то в районе солнечного сплетения. Через пять минут раздался телефонный звонок.

«Наверное, у Мэри сломалась машина», – подумал он. Надо сказать, эта мысль принесла ему некоторое облегчение.

Он снова вымыл руки. Снова вытер их о фартук. Он даже