Местность, по которой довольно бодро, несмотря на боль, ковыляла Ольга, была совершенно пустынна: поля, перелески, холмы. Ни хуторов, ни починков, не говоря уже о деревне или селе…

Уже надвигалась беспросветная темень, когда она увидела впереди на одном из холмов какое-то длинное белесое строение. Сколько она прошла верст, Ольга определить не могла, но, надо полагать, не одну и не две.

Это был не хутор, как она предполагала вначале. И не село, иначе ее приближение было бы отмечено собачьим лаем.

Когда Ольга подошла ближе, то буквально уперлась в стену. Стена была высокой и уходила далеко ввысь, оканчиваясь вверху зубчатыми стрельницами.

Неужели крепость?

Возможно.

А может быть, это замок, стоящий здесь со времен короля Стефана Батория или даже Александра Ягеллона, и живет в нем теперь какой-нибудь новоиспеченный магнат, у которого, как говорят в России, и снега зимой не выпросишь? Слуги такого владельца замка побродяжку и на порог не пустят, не то чтобы врачебную помощь предоставить.

Хотя попробовать все же стоит…

Ольга пошла вдоль стены в надежде отыскать ворота или калитку, сильно хромая и с ужасом замечая, что нога перестает ее слушаться, стала большой и тяжелой; кроме того, на ощупь сильно распухла. Но Ольга продолжала идти, а стена никак не кончалась и была совершенно глухой. Даже угловые башни, имевшие в прежние времена проезд, были заложены массивным песчаником.

Наконец ее руки, ощупывающие в темноте стену, наткнулись на что-то деревянное.

«Дверь или калитка», – мелькнула в голове мысль. Ольга остановилась и вгляделась: точно, дверь. Вернее, калитка, потому что ниже человеческого роста. Ольга толкнула ее. Та не поддалась. Заперто наглухо.

Несколько ударов костяшками пальцев ни к чему не привели. Тогда она постучала громче. Через какое-то время ей показалось, что за калиткой произошло какое-то неясное движение. Но ее по-прежнему не открывали. И, как зачастую это случается, когда вы достигли цели и надо сделать последний шаг или немного потерпеть, для того чтобы обрести желаемое, силы оставляют вас. Собрав воедино по каплям ослабевшую волю, она что есть мочи застучала кулачками по ладно пригнанным дубовым доскам калитки, покачнулась, оступилась, и неистовая боль в ноге лишила ее сознания. Закатив глаза, барышня рухнула на землю, как падают срубленные деревья, и уже не услышала вопроса, заданного по-польски:

– Кто там?

* * *

Когда Ольга открыла глаза, то поначалу не поняла, где она. Лежала она в постели, совершенно раздетая, у изголовья кровати горела свечечка в оловянном подсвечнике, которые вышли из обихода, надо полагать, не менее двух столетий назад.

Простыни были накрахмалены до невероятной белизны и пахли так, как пахнут травы, если их только что скосить. Подушка была явно набита пухом, а вот одеяло… Одеяло было похоже на казенно-солдатское и кололо шею.

Ольга огляделась. В комнате с одним окном, занавешенным таким же шинельным материалом, как и одеяло, были сводчатые потолки, а из мебели кроме кровати имелся лишь крохотный столик, два табурета, сколоченные весьма неумело и грубовато, да вот еще тумбочка, где стоял подсвечник со свечкой. Возле двери с оконцем, как в тюремной камере, была ниша; в ней торчали несколько крюков, на которых была развешана вычищенная одежда Ольги. Пол был деревянным, с половицами, выскобленными до девственной чистоты, а у кровати лежал квадратный коврик из того же материала, что одеяло и занавесь. Был он такого размера, чтобы на него поместились две человеческие ступни, и не более. Вообще, помещение, в котором пришла в себя Ольга, походило на палату тюремной больницы или… келью.

Ольга вспомнила про ногу и шевельнулась, но боли не почувствовала. Заглянув под одеяло, она увидела, что вывихнутая нога плотно и ловко перебинтована и лежит на небольшой подушке. Видно, в замке или монастыре все же нашлись лекари, которые и перебинтовали ногу.

Она присела на кровати, все еще гадая, куда она попала, как дверь комнаты вдруг открылась и в нее вошла девушка в темно-коричневом монашеском одеянии до пят, плотно стянутом на талии кожаным поясом. Черный наглавник, откинутый на плечи, и белая косынка подчеркивали бледность лица молодой затворницы. На ногах ее были сандалии, одетые на босу ногу.

– Здравствуйте, – первой поздоровалась Ольга. – Не могли бы вы мне сказать, где я?

В ответ на приветствие монахиня лишь кивнула, а на вопрос тихо ответила:

– В монастыре Святой Терезы Авильской.

Где-то невдалеке часы пробили четверть. Инокиня застыла, сложила ладони и, опустив голову, зашептала:

– О, Мария, многообразно исполняющая посланничество Всепосредницы благодатей! Тебе было угодно в знаке святого Скапулярия выразить Твою безграничную любовь ко мне через сей видимый знак Твоего заступничества, Ты призываешь меня к умерщвлению плоти, к скромности и молитве. Помоги мне жить этими добродетелями, дабы сподобилась я любви Непорочного Сердца Твоего и могла стать примером для ближних моих… Носящим Скапулярий Ты дала обетование помощи в опасностях, спасения их от ада и скорого избавления от мук чистилища. Помоги мне жить так, чтобы я сподобилась обрести все эти благодати, которые Ты обещала послать носящим святое облачение Твое. О, Дева Мария, духовная Звезда Горы Кармил, освети меня и веди меня стезею совершенной любви, дабы я могла поклониться Богу и возблагодарить Тебя в небесных обителях…

Услышав сказанную молитву, Ольга невольно загрустила. Чего бы она никогда не сделала, даже если бы к ее виску приставили дуло револьвера, так это не приняла бы постриг! Как это скучно – проводить весь день в молитвах и хозяйственных делах! Умерщвлять свою плоть и отказываться от исполнения любых желаний, которые дарует жизнь…

Да ни за что на свете!

И разве можно назвать такое существование жизнью, когда целыми днями прозябаешь в затворе, вдали от городов, магазинов, ресторанов и электрических огней! Вдали от мужчин, которые, конечно, по большей части отменные скоты, однако без них жизнь из цветной становится черно-белой, как графические работы среди пейзажей, натюрмортов и красочных акварелей.

А вот то, что она оказалась сейчас в монастыре, – это замечательно! Лучшего места, чтобы укрыться от преследований и спрятаться на время от всех глаз просто и не придумаешь. Как она там молилась: «О, Дева Мария, духовная Звезда Горы Кармил»? Получается, что она в монастыре босых кармелиток, если учесть, что речь в молитве шла про гору Кармил и сандалии на инокине надеты на босу ногу?

Славно. Лучше и не придумаешь. Потому как говорить кармелиткам не разрешается (кроме одного часа после обеда и одного часа после ужина), а положено все время проводить в молитвах, дабы быть всегда на виду у Господа и являть внимание и почитание к Его слову. Даже работают они в одиночку, чтобы молитва и присутствие на виду у Всевидящего длились весь день и во время любого занятия. И никак иначе.

Конечно, Ольга слышала о босых кармелитках. Об этом ей рассказывала одна кокотка, которая провела там послушницей целых восемь месяцев, когда ее оставил жених. Потом она одумалась и сбежала из монастыря, потому как молитвы и смирение плоти не убили мысли о предавшем ее мужчине, и она решила выбить клин клином, то есть завести себе нового ухажера. А к чему приводят сношения с мужчинами без любви? Разумеется, что к прелюбодейству и грехопадению. Ибо кокотками становятся либо по природе, либо по жизненным обстоятельствам…