Тем временем он пытался принять собственное отношение к Марии. Колин не раздумывал об этом, не беспокоился, не старался осмыслить. Он просто наслаждался тем, что испытывал, когда она смеялась или сосредоточенно морщила лоб, и радовался, держа Марию за руку, пока они гуляли и разговаривали, переходя от серьезного к смешному.

Вечером в воскресенье, в постели, Мария лежала на животе, задрав ноги, и ела виноград. Колин не мог оторваться – он пожирал ее взглядом, пока девушка не бросила в него виноградиной.

– Перестань пялиться. Мне даже неловко.

Колин сунул виноградину в рот.

– Почему?

– Ну, хотя бы потому, что я католичка, а мы не женаты.

Он усмехнулся:

– Твоя мама спрашивала, не католик ли я? Когда мы в первый раз пришли в ресторан.

– Ты знаешь испанский?

– Я учил его в старшей школе и едва сдал экзамен. Просто во время разговора я услышал свое имя и слово «католико». Не так уж трудно было догадаться. Да, мои родители католики, я крещен и конфирмован[1], ну и так далее. Но я перестал ходить в церковь, когда уехал в военную школу, поэтому не знаю, кем меня можно считать теперь.

– И все-таки мама обрадуется.

– Хорошо.

– Как же тебя конфирмовали, если ты перестал ходить в церковь?

– За пожертвование, наверное. И немалое. Однажды летом священник провел для меня краткий курс, и, хотя я ровным счетом ничего не делал, на следующий год мне разрешили конфирмоваться.

– Похоже на обман.

– Не похоже, а он и есть. Зато я в подарок получил карт, поэтому было даже приятно.

– Карт?

– Ну, я прямо сказал: или карт, или я вообще ничего делать не стану. Какие бы блага мне это ни сулило. Я разбил его через две недели и до конца лета не разговаривал с родителями, потому что они отказывались покупать новый.

– Очень мило, – саркастически заметила Мария.

– А я никогда и не скрывал, что у меня проблемы.

– Я в курсе, – сказала она и улыбнулась. – Но иногда, слушая рассказы о твоей юности, хочется приятно удивиться.

Колин задумался.

– Однажды я поколотил бывшего парня моей старшей сестры. Это считается? Он был полный придурок.

– Нет, не считается.

Он улыбнулся:

– Хочешь, пообедаем завтра вместе?

– Я бы рада, но уже обещала Джилл. Утром она мне написала – извини, я забыла сказать. Давай лучше поужинаем.

– Не могу, работа, – ответил Колин.

– То есть завтра мы вообще не увидимся? Что бы я сейчас ни сделала?

То ли игривый тон девушки был тому причиной, то ли осознание того, что длинные чудесные выходные подошли к концу, но Колин не ответил. Он просто смотрел на Марию, любуясь чувственными изгибами ее тела, идеальными с любой точки зрения.

– Ты невероятно красива, – шепнул он.

На губах Марии показалась легкая улыбка, соблазнительная и чудесная.

– Правда?

– Правда, – эхом отозвался Колин.

Продолжая разглядывать ее, он не мог избавиться от ощущения, что долгое путешествие наконец завершилось. Он понимал, что это значит; хотя еще месяц назад Колин не мог даже вообразить чего-то подобного. Теперь не было смысла уверять себя, что он ничего не чувствует. Колин потянулся к Марии, нежно провел пальцами по волосам – как восхитительно! – и выдохнул.

– Я люблю тебя, – проговорил он и увидел, как удивление на лице девушки сменилось пониманием.

Не отстраняясь, она сжала его руку и шепотом произнесла:

– Колин… я тоже тебя люблю.

На следующее утро они занимались любовью; потом Колин сказал, что хочет потренироваться перед началом занятий. Хотя он ушел, когда еще не рассвело, Мария заснуть уже не смогла. Наконец она встала, решив сосредоточиться на работе, которой давно пренебрегала.

Она сварила кофе, приняла душ, оделась и с самыми лучшими намерениями открыла ноутбук, чтобы посвятить делам те полтора часа, которые оставались до выхода из дома. Однако Мария не могла избавиться от растущего беспокойства. Даже покопавшись в своих чувствах, она не сумела понять, в чем дело. Вспомнив, когда именно возникло это ощущение, она заподозрила, что оно как-то связано с Колином. Их роман действительно был стремительным, хотя Мария уж точно ни о чем не жалела. Они влюбились – ну и что тут плохого? С другими и не такое случается. Они столько времени пытались сблизиться… это было не так уж неожиданно.

Тогда что же не давало Марии покоя?

Долив себе кофе, она встала из-за стола, вышла на балкон и взглянула на медленно просыпавшийся портовый город. Над тротуарами стоял белый туман, так что улицы казались слегка размытыми, словно не в фокусе. Попивая кофе, Мария вспомнила, как стояла на балконе тем вечером, когда они с Колином впервые занялись любовью. Хотя при этом воспоминании она улыбнулась, в душе девушки тут же возникла тревога.

Так. Возможно, ее чувства к Колину были не так просты и однозначны, как она предпочитала думать. Но что именно смущало Марию? Что они спали вместе? Что вчера признались друг другу в любви? Что Феликс и Кармен не одобряли ее выбора? Или что месяц назад Мария даже не представляла, что влюбится в такого человека?

«Наверное, у этого много причин», – признала Мария. Но почему она так встревожилась именно сегодня? Смешно было думать, что слова «я люблю тебя» могли в такой мере выбить ее из колеи. С точки зрения логики это было нелепо. Мария допила кофе и решила поехать на работу пораньше. Она не сомневалась, что раздула из мухи слона.

Тем не менее неприятное ощущение не покидало девушку. Оно, наоборот, стало еще отчетливее. К десяти часам у Марии даже заболел живот. Чем активнее она убеждала себя, что не стоит беспокоиться из-за Колина, тем труднее ей становилось сосредоточиться. Время шло к обеду, а Мария думала только о том, что надо поговорить с Джилл.

Мария рассказала все и подробно описала свои чувства. Тем временем Джилл переложила несколько суши из коробочки на тарелку и принялась их поедать. Мария взяла только одну штучку – и поняла, что не сумеет проглотить ни рисинки.

Джилл слушала ее и кивала.

– Иными словами, – сказала подруга, – ты встретила парня, вы переспали, хотя встречались не так долго, ты познакомила его с родителями, и они не умерли от ужаса, а еще он сказал, что любит тебя. И сегодня утром ты вдруг начала сомневаться. Я правильно излагаю?